официального заявления, и это смущало. Прояснить ситуацию отправили замполита военного гарнизона, капитана второго ранга Сливко Владимира Семёновича, поскольку происшествие непосредственно касалось именно его служебных обязанностей. Маша встретила командира хоть и настороженно, но без неприязни, предполагая по своей детской наивности, что он во всём разберётся и зло будет наказано. Дальнейшее развитие событий показало, что это совершенно не входило в его планы. Выслушав сбивчивый рассказ оскорблённой женщины, замполит перешёл в наступление. Сообщив, что до их приезда такого в гарнизоне не случалось никогда, Владимир Семёнович, не терпящим возражения тоном поведал, что у командования (под командованием он, конечно, имел в виду себя лично) сложилось определённая точка зрения по этому поводу, и Маша сама виновата в том, что произошло. Молчание и недоумённый взгляд девушки совершенно сбили с толку замполита, и он стал развивать свои предположения, нанизывая одну мерзость на другую, пока не дошёл, наконец, до последнего, по его мнению, самого убедительного аргумента, что, мол, если «сучка не захочет, кобель не вскочит», что он так, слово в слово, и сказал. От возмущения и негодования у Маши потемнело в глазах. В очередном порыве ярости схватила стоящий на столе тяжеленный гранённый графин, наполовину наполненный водой, и, если бы не реакция замполита, вовремя осознавшего угрожающую опасность, то ждала бы его та же участь, что и молодого лейтенанта. Владимир Семёнович со скоростью пущенной, не известной ещё военной науке модификации, торпеды вырвался из комнаты, удачно вильнув и избежав встречи с брошенным в него снарядом. Первый испуг и растерянность быстро сменились радостью и облегчением. Как? Поднять руку на священную особу замполита? Теперь-то уж оснований для того, чтобы обвинить во всём молодую женщину, было более чем предостаточно. И какая теперь разница, кто там и в чём виноват?
Растерянная и уже куда более глубоко оскорблённая этим разговором, нежели поступком лейтенанта, Маша горько заплакала. И, наверное, всё можно было бы уладить и разрешить, а, главное, сберечь её невинную душу от ненависти к людям, если бы не осталась один на один со свалившимся на неё невесть откуда несчастьем. Не получив поддержки ни от соседей, ни от командования, замкнулась в себе, поэтому обида и недоверие к людям вообще, так неожиданно родившиеся в ней, окрепли и только усилились.
Отцы-командиры, понимая, что история может получить весьма трагическое продолжение, так как с уверенностью предсказать, какова будет реакция вернувшегося из похода Николая, не мог никто, приняли решение, которое, по их мнению, должно было окончательно погасить этот конфликт. Сексуально озабоченного лейтенанта отправили в командировку, а вернувшегося из плавания мужа Маши перевели на другое место службы, на Тихоокеанский флот, снабдив при этом замечательной характеристикой, как бы компенсируя тот моральный урон, который понесла его жена. Конфликт и в самом деле был сокрыт,