ещё повторил мой случай. Я сам отношу этот случай к божественной категории, имея в виду, что бог за мной наблюдает и где может помогает. Этот эпизод я считаю вторым судьбоносным в моей детско-юношеской жизни.
Однако в том же 1954 году, выше названная проблема оказалась не единственной. Не менее серьёзная случилась в первый же день нового учебного года, т. е. 1 сентября. Это как раз тот год, когда было введено совместное обучение мальчиков и девочек, в результате чего перетасовали ближайшие мужскую и женскую школы, а меня перевели в 44-ю, до того бывшую женской, школу, которая находилась совсем рядом с нашим домом. Это та школа, в которую ходила Нэля, но уже прошёл год, как она её покинула. В первый же день был урок математики, учителем оказался мужчина, малоприятный и внешне, и внутренне. К моему удивлению, я понимал далеко не всё, о чём он говорил. Это было для меня, как холодный душ – я на уроке своей любимой математики и при этом мало что понимаю, не говоря уже об удовольствии, которое я обычно испытывал на таких уроках раньше. В тот день я пришёл домой и с трудом удерживая слёзы объявил маме, что в эту школу я больше не пойду. Мама, конечно, испугалась – ведь я всегда был такой послушный и исполнительный особенно в той части, которая касалась школы. А тут вдруг такая истерика! Она бросила все свои дела и побежала в мою бывшую школу № 51. В первую очередь, она обратилась к моему бывшему классному руководителю, учителю математики Зое Феодосьевне Сочининой. Та наотрез отказалась взять меня обратно, сказав, что у неё полный класс и свободных мест нет. Это было неправдой, но дело не меняло – никто не мог её заставить взять меня к себе в класс из другой школы. Было это понятно и маме, она могла просить лишь об одолжении. Я и раньше хорошо чувствовал, что она меня недолюбливает, но не понимал причину этого. Ведь как раз по её трём предметам (алгебра, геометрия и тригонометрия) у меня, кроме пятёрок, других отметок никогда не было.
60 лет спустя, когда я гостил у школьного приятеля Гриши Избинского в Монреале и мы вспоминали наши школьные годы, я рассказал ему этот эпизод. Когда я заметил, что Зоя Феодосьевна меня не любила, Гриша резонно воскликнул:
– А за что тебя было любить?
Конечно, сказано это было в виде шутки, но, как известно, в каждой шутке есть большая доля правды. Скорее всего в этот момент Гриша непроизвольно озвучил то, что и ему в то далёкое время тоже было очевидно. Тут-то как раз и выяснилось, что его самого Зоя Феодосьевна любила и даже очень. В общем, и то и другое было вполне объяснимо. Это лишь доказывает, что мои комплексы неполноценности, о которых я уже достаточно много написал выше, конечно, были заметны и окружающим.
Однако вернёмся к теперь уже серьёзной проблеме новой—старой школы. Расстроенная таким ответом, мама, потеряв всякую надежду на положительный исход, обратилась к двум другим моим бывшим учителям – истории и литературы. Читатель, надеюсь, помнит, что это были два самых проблемных для меня предмета, а учительница литературы Лидия Антоновна Перепечь даже спасла меня