и ждал, пока Айзек на него клюнет.
Айзек верил, что унаследовал от отца сопереживающую и эмпатичную физиономию, всегда выражающую готовность выслушать и утешить. Иначе почему люди вокруг так охотно распинались перед ним о своих жизненных невзгодах? Далеко не всем писатель позволял выплакаться в его жилетку без предупреждения, особенно это касалось малознакомых нытиков. В данной же ситуации четко обозначилась необходимость каким-то образом отплатить Энрике за сведения о школьной подруге, и он решил принять на себя удар несвоевременного самораскрытия.
– Я никуда не спешу, – спокойным, убаюкивающим тоном ответил писатель. – Ты куда-нибудь спешишь? Или пиво заканчивается?
– Пива полный холодильник, друг! – воодушевленно ответил Энрике. Он энергично вскочил с дивана и по пути на кухню прокричал из коридора: – Элеонора свалила к любовнику в Ниццу! Вернется через неделю минимум!
– Откуда ты знаешь?
– Ее любовник в командировке всего на неделю, а если бы она собралась полететь с ним куда-то еще, то сняла бы с моего счета деньги!
– Ты в курсе, кто ее любовник и чем он занимается?
– Ну конечно! Фейсбук из каждого сделает агента разведки! Говнюк запостил фотографии с инфой, что пробудет в Ницце неделю на каком-то слете айтишников! Какой-то пацан! Только недавно оторвал губы от мамкиной титьки, а уже со своим миллионным стартапом! Чертов задрот! – доносились сквернословия откуда-то издалека.
Пока Энрике возился на кухне по каким-то таинственным делам, Айзек решил сделать кое-что более таинственное и снял семейные фотографии Дельгадо на телефон. Только тогда он обратил внимание на маленькую собачку, присутствующую на многих фотографиях с Гаспаром, Сибиллой и ее детьми от предыдущего брака. Бежевый французский терьер с харизматичной насупившейся мордой. «Куда же подевался этот приятель?»
Грустная баллада о несправедливости и женской тирании оказалась куда короче, чем ожидал Айзек. В обвинениях, пересыпанных изысканными ругательствами, присутствовала та доля иронии, которая, словно вишенка на торте, придавала повествованию красноречивую пикантность. Качество подачи абсолютно прозаичной и достаточно избитой трагедии отдельно взятого брака было весьма достойным, вполне на уровне стендап-комика, веселящего публику нетривиальным описанием чрезмерно тривиальных вещей. Энрике просто-напросто выпускал пар. Попутно он вытягивал из слушателя подтверждение тому, что злится вовсе не на пустом месте и весь его праведный гнев имеет законные основания.
– Как так, скажи мне? Ты живешь с женщиной половину своей жизни, а потом она без всяких причин берет и бросает тебя? – негодовал страдалец. За весь разговор он неоднократно впихивал Айзеку эту мысль под разными соусами.
– Это не самое худшее, что может случиться. Существуют исходы куда более скорбные. Например, смерть любимого супруга, – в цветистом нытье Энрике образовалась брешь, и писатель моментально воспользовался ей для того, чтобы поговорить о Сибилле и Гаспаре.
– Помешаться