объявлением, вырезанным из газеты. – Читай сам! Вот тут. Пол Крисби, дантист, Лондон, Харли-стрит, бла-бла-бла… Вот здесь! Предлагает по две гинеи за каждый здоровый человеческий зуб! Две гинеи, Герби! За каждый! А сколько у нас этих зубов? Пара дюжин, верно? И у них тоже, – он указал на юг, в сторону французов.
Сумма получалась гигантской. Герберт трижды перечитал объявление, ища подвоха, но черные буквы были сухи и конкретны. И пусть не по две гинеи, пусть по фунту, по десять шиллингов, да черт с ним, он и по пять бы с радостью отдал – все равно это было много. Очень много. Вся его служба в армии, все семь лет боли, страха, дерьма и смерти – все это стоило лишь двадцать три фунта, семнадцать шиллингов и шесть пенсов. Он запомнил сумму до пенни, и так же, до последнего пенни, выдал ее Амелии и крошке Элис, когда уходил из дома на армейский пункт сбора.
И сейчас, всего за одну лунную ночь, он мог заработать больше, чем за все семь лет войны. Герберт тряхнул головой, отгоняя мысли, и склонился к следующему трупу. Июньские ночи коротки. А мертвым не больно.
На ложбинку, заполненную телами в три слоя, он набрел уже под утро, когда глаза саднило от зверского недосыпа, пальцы сводило судорогой, а мешочек с драгоценной добычей обрел приятный вес. Всю ночь Герберт избегал вырезать зубы у трупов в красной форме, ведь именно они сражались с ним бок о бок минувшим днем, однако у самого края ложбинки мелькнул, как показалось, красный офицерский мундир.
Офицеры. Именно об их зубах Эдвард мечтал как о самой ценной добыче. Они-то не грызли сухари и не давились солониной на марше, как солдаты. У них были отдельные повара, меню и не меньше трех приемов здоровой пищи по расписанию.
Герберт приблизился к трупу. Да, он не ошибся. Сквозь грязь можно было разглядеть дорогое красное сукно, темно-синие обшлага, позолоченные петлицы и даже золотой лампас на плотных серых панталонах. Майор, не меньше. А то и полковник.
Ну что ж, он и будет последним в эту ночь.
Нож привычным движением скользнул в руку. Губы оказались плотными и мясистыми, настолько, что из них даже брызнула кровь. Герберт поморщился, откромсал нижнюю губу и разрезал щеку, чтобы сразу получить доступ ко всей челюсти.
Зубы и впрямь были великолепные – чистые, ровные, цвета благородной слоновой кости. Он невольно залюбовался ими, однако тут же одернул себя – небо уже светлело, и любое промедление становилось все более опасным. Уже привычными движениями Герберт один за другим расшатал плоскогубцами и вытащил передние зубы, потом вынул клыки и приступил к самому тяжелому – коренным зубам. Пусть туго, но почти все они вышли, и лишь под конец дело застопорилось.
Вполголоса шипя проклятия и поминутно оглядываясь на розовеющий горизонт, Герберт пытался вызволить зубы из окровавленного офицерского рта. Вдобавок ко всему нож, исправно служивший ему всю ночь, окончательно затупился и скорее не резал, а мял и продавливал десны, оставляя рваные кровоточащие трещины. Отчаявшись, он решил использовать нож как стамеску, приставив его к