его то влево, то вправо, заставляя огибать новое огромное враждебно настроенное дерево, и Джинкс думал: отчим хочет запутать меня, чтобы я больше не смог отыскать тропу.
– Стой!
Джинкс остановился сразу, не желая получить очередную оплеуху. Может, Бергтольд надумал убить его?
– Сядь и сиди на месте, пока ночь не придет, а не то пожалеешь, что народился на свет.
Об этом Джинкс и так уже жалел. Однако сел на моховую подушку – там, где велел отчим. И почувствовал, как из земли сочится недовольство Урвальда.
– Вот и ладушки. Покедова.
Бергтольд повернулся, чтобы уйти. И застыл, озираясь, на месте. Пошел было в одну сторону, но остановился, вернулся назад и двинулся в другую. И снова вернулся.
Покосился на Джинкса.
– Ты, того, случаем, не помнишь, откуда мы пришли?
– Нет, – ответил Джинкс.
– Ага, – промолвил Бергтольд. И покивал сам себе, словно размышляя о чем-то.
«Заблудился, – подумал Джинкс. – Мы оба заблудились».
– Хотя в какой стороне тропа, я, кажется, знаю, – отважился сказать он.
– Ага! Ну, и чего ты расселся, как дурак, на земле? Показывай дорогу, мальчишка!
Джинкс торопливо поднялся и пошел. На самом деле никакого понятия, где тропа, он не имел. Но, по крайности, шагать с Бергтольдом за спиной казалось ему безопаснее, чем сидеть одному в угрожающем сумраке Урвальда. А возможно, еще и под взглядами оголодавших тварей, которые прячутся среди ветвей.
Обогнув огромный, весь в наростах древесный ствол, Джинкс как раз в какую-то тварь и врезался – и завопил с перепугу.
– Успокойся, мальчик, я тебя не съем, – сказала тварь.
И поскольку в Урвальде такие слова услышишь нечасто, Джинкс успокоился. Тварь оказалась мужчиной – высоким, худым, со спутанными волосами, желтыми глазами и бородкой клинышком. Одет он был в длинную пурпурную мантию. Босые узловатые ступни, а в руке корзинка с ягодами омелы.
Чародеев Джинкс еще не встречал. Все говорили, что у них длинные белые бороды, а не короткие, каштановые и заостренные. Однако волшебство прямо-таки истекало из этого мужчины – волны волшебства, сильные, как биения жизни, исходившие от деревьев, что стояли вокруг.
– Вот, гуляю с моим мальчишкой по лесу, господин, – сказал отчим Джинкса, слишком поспешно и даже не поздоровавшись.
В Урвальде распространяться о своих делах не принято, и потому нос чародея дернулся, словно различив дурной запашок вранья.
– Слишком позднее время, чтобы сходить с тропы, – промолвил он.
– Так надо ж научить мальчишку отыскивать дорогу в лесу.
Нос чародея дернулся снова. В этом лесу научиться отыскивать дорогу невозможно – можно только не соваться в него.
– Кое-кто бросает в лесу своих детей, – заметил чародей. – Если находит, что кормить их слишком хлопотно.
– Ну, не своих же родных! – сказал Бергтольд. – Пасынков – это да, о таком я слыхал.
Взор чародея заволокла темная