ОРВИ. Нечего в метро столько времени проводить, дома всё выучишь. Ничего такого нет страшного – в третьем классе неделю пропустить.
И меня тогда поразил этот подход: вроде враньё же, справка. Но ведь и правда – я честно всё выучу (я тогда ещё учился нормально); а в метро ужасная толкотня по утрам. «Наездишься ещё», – сказала Аня; и была права.
…Она старше моих родителей, но я называю её просто Аня. И живёт она в центре.
То есть про липовую справку не так уж и важно. А важно, что я вдруг жил целую неделю в совсем другом месте. И каждый день мы с Аней выходили из дома и шли. Просто шли – по уже знакомым улицам, а потом поворачивали на незнакомые, и она мне всё рассказывала: этому дому больше двухсот лет, а тут была аптека с ещё дореволюционных времён, её закрыли совсем недавно – так и осталась старинная вывеска, видишь? Её сначала замазали, а недавно был капитальный ремонт дома – и открылось. А здесь был трамвайный парк. Причём старинный – ещё до электрических трамваи были на конной тяге, и тут у этой конки было депо. Сохранились и конюшни, и вагоноремонтный зал. Да, представляешь? А тут была подпольная типография. А в этой школе преподавала моя бабушка, совсем молодая, ещё до войны. С войной пришлось всё бросить, всё… А вот тут жил Коля Савельев, я к нему ходила физику учить. А он мне ставил Верди, такой сумасшедший Коля, оперу любил как никто – я из-за него и в училище пошла музыкальное; а папа у него был профессор химии, открыл что-то страшное и никому не рассказывал, боялся… Да, вон их дом – видишь, где на брандмауэре написано «Спартак»?
– Где написано? – спросил я.
– На брандмауэре, – повторила Аня.
И я замер. А она уже объясняла:
– Брандмауэр – это глухая стена, противопожарная, её специально строят выше уровня крыши. Чтобы если пожар – огонь не перекинулся. Да, вот эта жёлтая стена и есть брандмауэр, и та розовая тоже.
«Брандмауэр», – повторил я тихонько. «Бранд-мау-эр». И ещё раз. И ещё.
…И подумал, что хочу жить где-то в маленькой комнате под самой крышей. Чтобы все дома разные, у каждого своё лицо. И пусть течёт с потолка и капает в ведро – мне всё равно. Я буду тут читать и ходить. Смотреть на брандмауэры.
Это я тогда, ещё в третьем классе так решил. И до сих пор не передумал.
Мой район, кстати, тоже не совсем типовой. И дома интересные встречаются. Просто раньше я их не замечал, привык. А после этих походов с Аней у меня будто глаза раскрылись. Голову стал вверх поднимать. Какой кирпич, какая кладка. Водосточные трубы. Тени. И снег, как вот он лежит – снег. Всегда по-разному. И как ледяная рука торчит из водосточной трубы. И красное кресло в снегу на балконе. И когда включаются фонари – всё становится иначе. Проступают тени, будто кто чернильной ручкой обвёл контуры карандашного рисунка. И брандмауэры. Вот это… Стены. Глухие, молчаливые. Скрывают как будто бы что-то. Чьи-то тайны… или жизни? Окна меняются, в окнах меняется жизнь… А брандмауэры ничего наружу не показывают. Они стоят. Несут. И небо, вокруг них – небо.
Оказалось, в нашем