время. В любое. Она не против. Только номер теперь другой – новую линию провели. Бумага под рукой? Хорошо.
И не успела я сообразить, что к чему, как бабушка уже повесила трубку. И даже не дала мне поговорить с мамой. И даже моё имя не произнесла. Глаза у меня наполнились слезами, но бабушка взяла меня за руку, и мы вышли на улицу к дедушке. Соседи на улице хотели познакомиться с их внучкой, которая приехала из города, так что плакать и отвечать на вопросы было некогда.
Позже, после обеда, я нашла на столе конверт и, достав из него письмо, прочитала:
Мама, нам грозит беда, в городе для Иляны небезопасно. Я не знаю, когда всё закончится.
Прости, что ты знакомишься с ней при таких обстоятельствах. Прости, что не давала вам видеться. Прости за всё, что я наговорила, когда уезжала, и за всё, чего не сказала, хотя следовало. Может быть, когда всё кончится и мы с мужем приедем за ней, мы сядем вместе и поговорим.
Но пока, мама, береги мою девочку. Пожалуйста, не дай им найти её.
Когда прочтёшь это письмо, сразу же позвони мне, но не упоминай её в разговоре. Нашу линию прослушивают – всю квартиру. Они слышат каждое слово. Поэтому расскажи мне о чём-нибудь, что знаете только вы с папой. Так я буду знать, что она в безопасности.
Лиза
Я ещё раз перечитала письмо, потом в третий раз для верности. Мысленно я прокручивала в голове весь разговор бабушки с мамой, вспоминала историю о Старой Константе. И внезапно поняла: мама и бабушка делали то же самое, что и дядя Андрей, когда писал свои поэмы.
Иногда важно не что ты говоришь, а что оставляешь между строк.
Правда или вымысел
Первый раз после побега из дома мама позвонила родителям, когда родилась я. В воспоминаниях, которые на самом деле не мои, эта история меняется в зависимости от настроения. Если я злюсь, то и мамин голос, и голоса её родителей звучат сердито.
– У меня теперь есть своя дочь, и вы никогда её не увидите! – кричит мама в трубку.
– Да не больно-то хотелось! – кричат в ответ бабушка с дедушкой, с грохотом бросая трубку на телефонный аппарат.
Если мне грустно, то и их голоса звучат печально.
– Мама? Папа? – говорит мама дрожащим голосом. – У вас теперь есть внучка.
– Лиза? Лиза, милая, это ты? – ахает бабушка. А дедушка ничего не говорит – он плачет.
Почти все свои писательские фишки я позаимствовала у папы или дяди, но привычку не рассказывать одну и ту же историю одинаково взяла от мамы.
– Как же кто-то другой сможет пересказывать твои истории, если ты постоянно их меняешь? – спрашивал дядя Андрей.
– Другие не должны рассказывать мои истории по-моему, – отвечала я. – Они должны рассказывать их по-своему.
– Но нельзя же бесконечно писать одну историю, – замечал папа. – Рано или поздно тебе придётся её закончить и больше не трогать.
В ответ я лишь закатывала глаза.
Больше всего я любила менять историю, в честь которой меня назвали. Разумеется, это было просто –