за стол, я подставила голову под поток воздуха от вентилятора, чтобы ветерок трепал волосы, и, опустив взгляд в тарелку, ковырнула вилкой еду. Пирог с баклажанами и картофелем, без мяса. Очередь в мясной отдел была слишком длинная. Человек, следивший за порядком в длинной веренице людей, сказал нам с мамой, что придётся ждать пять, а то и шесть часов, чтобы получить по карточке нашу норму. Я думала, мама предложит нам стоять посменно, но мы просто пошли домой.
Откусывая понемногу от куска чёрствого хлеба и отодвигая вилкой баклажаны к краю тарелки, я изо всех сил старалась не жаловаться. Папа всё ещё молчал. Вид у него был по-прежнему болезненный, я то и дело поглядывала на его лицо. Мне хотелось, чтобы кто-нибудь из родителей заговорил. Я знала, что они не расскажут, кто убит и почему, – они и раньше не рассказывали, но чем дольше мама с папой молчали, тем больше мне не терпелось узнать – ведь наверняка это был кто-то важный.
Не вытерпев, я попыталась привычным способом заполнить тишину – рассказать историю.
– Хотите послушать новую историю?
– Лучше в другой раз, – сказала мама.
В животе у меня ёкнуло. Кровь прилила к щекам. Родители никогда не отказывались меня слушать.
Я снова принялась ковырять вилкой еду и гадать, кто же умер. Мне стало страшно. Раньше так никогда не было. Раньше папа не придавал этому такого значения.
Папа отложил вилку.
– Так вот чем ты сегодня занималась? Истории писала?
Я подумала, он сердится, что я не делаю задание на летние каникулы, поэтому быстро ответила:
– Это школьная история. Госпожа Думитру рассказала нам её перед каникулами.
– В другой раз, – повторила мама, и теперь я уловила в её тоне предостережение.
– Нет, я хочу послушать. Хочу знать, что они рассказывают моей дочери. Хочу знать, о чём она пишет.
Я вжалась в стул, переводя взгляд с мамы на папу. Тут пробили часы, и я спросила:
– Можно мне выйти из-за стола?
Мама глянула на мою тарелку, нахмурилась, но кивнула.
– Отнеси посуду в раковину. И выключи вентилятор – простудишься.
– Так что насчёт рассказа? – напомнил папа.
– Я забыла, что не дописала его, – соврала я.
Наполнив раковину мыльной водой, я включила телевизор и села на продавленный диван. По чёрному экрану шли помехи. Я глянула на балкон: может, кто-то забрался на наш этаж и украл антенну? Но нет, ничего такого. Я обернулась к родителям. Меня одолевали сомнения. Мама мыла посуду, опустив руки по локоть в воду, папа помогал вытирать. Оба по-прежнему молчали – это был плохой знак.
Обычно после ужина мне приходилось включать телевизор погромче: мама любила петь, а папа всегда принимался подпевать, хотя ему медведь на ухо наступил. Или же они болтали о работе.
В старой квартире мама давала уроки музыки на дому. Но, оставшись без пианино, она устроилась на работу секретаршей. Теперь мама возилась с бумажками, отвечала на