от угроз с Востока. К тому же за исключением нескольких каппадокийских пещерных церквей ее византийские памятники были внешнему миру неизвестны. Я пришел к выводу о необходимости проиллюстрировать свои заметки и пригласил сопровождать меня фотографа и режиссера Эндрю Мура. Он оказался прекрасным компаньоном, и именно его присутствие, а вовсе не моя мания величия обусловило частое употребление на страницах этой книги местоимения «мы».
Идея путешествия постепенно обрастала плотью, я засел за дорожные карты и остановился на сравнительно скромном варианте пути, связывающем западные и южные края большого центрального Анатолийского плоскогорья. Этот маршрут имел очевидные преимущества, не говоря уже о практических выгодах. Он проходил через Никею (современный Изник) и Аморион – города, сыгравшие драматическую роль в византийской истории; я оказывался близ места решающего сражения при Мириокефалоне, в дальнейшем дорога приводила меня к двум самым большим из известных групп средневековых византийских церквей – Бинбир Килисе («Тысяча и одна церковь») и пещерным, изобилующим росписями церквям Каппадокии. Следующие этапы пути отчасти совпадали с направлением движения рыцарей Первого Крестового похода, включая важные в историческом отношении ранние турецкие столицы – Бурсу, Конью и Караман.
Была и еще одна проблема. Что и сколько должен я говорить о невизантийских культурах, оставивших заметный след своего существования вдоль всего маршрута моего пути? Византия оставалась в фокусе моего внимания, но было бы абсурдным не обращать внимания на окружающий мир. Эта книга должна была быть в равной мере путешествием по Турции и размышлением о судьбах византийской истории и цивилизации, поэтому не существовало причин обходить вниманием памятники, созданные фригийцами, греками, римлянами и турками. В отношении последних необходимы, однако, некоторые оговорки. Значительная часть моего повествования связана с превращением центральной Анатолии из грекоязычной и христианской страны в преимущественно мусульманскую и турецкую провинцию, и без ограничения моего интереса к турецкой культуре главная тема была бы попросту обесценена. Очевидной поворотной точкой стал 1453 год, когда Мехмед Завоеватель вошел в Константинополь и Византия прекратила свое существование. Впрочем, эти правила не удалось соблюдать строго, и поэтому в Изнике, например, я не мог пройти мимо знаменитой керамики, появившейся гораздо позже завоевания.
Другая поворотная точка, последняя то и дело упоминаемая в этой книге дата, – 1923 год, когда греческие общины Анатолии, многие из которых возводили свою родословную к византийским предкам, были изгнаны со своей родины – последний, бесконечно затянувшийся акт византийской трагедии. Во время своего странствия я то и дело наталкивался на церкви, дома и иные следы, принадлежавшие этим людям XIX и XX веков, растворившимся во времени, почти исчезнувшим для истории.
Моя книга рассчитана на широкий