ерунда. Что-то там такое было.
От слов Норы у Дейи мурашки побежали по коже. Что-то было, много чего было, ничего не было. Вспомнилось, как она однажды сидела у порога родительской спальни, билась и колотилась в дверь, звала маму. «Мама! Мама, открой! Мама, ну пожалуйста! Ты меня слышишь? Ты там? Ты откроешь, мама? Ну пожалуйста!» Но Исра так и не открыла. Дейа лежала под дверью и пыталась понять, что же она такого натворила. Какой надо быть дрянью, чтобы собственная мать тебя разлюбила?
Но Дейа знала, что как бы подробно она ни описала и этот эпизод, и бесконечное множество других, Нора никогда до конца не поймет, что она тогда чувствовала.
– Не переживай, прошу тебя, – сказала она. – Со мной все в порядке.
– Точно?
– Точно.
Нора зевнула и потянулась.
– Тогда расскажи какую-нибудь историю, – попросила она. – Чтобы мне приснился хороший сон. Расскажи о маме и бабе.
Этот ритуал – рассказывать историю на ночь – зародился, когда погибли их родители, и соблюдался уже много лет. Дейа ничего не имела против, но не так уж много она могла – или хотела – воскрешать в памяти. Рассказывать историю – это не просто воспоминания ворошить. Нужно выстроить связный сюжет, решить, о каких деталях лучше умолчать.
Например, Норе вовсе не обязательно знать, как вечерами Дейа ждала отца, прижимаясь лицом к стеклу так плотно, что наутро болел нос. Изредка, когда Адам являлся домой еще до того, как Дейю укладывали спать, он подхватывал ее на руки и озирался, дожидаясь, когда и Исра выйдет поздороваться. Но Исра не здоровалась с ним никогда. Она даже в глаза ему не смотрела, когда он переступал порог дома, никогда не улыбалась ему. Самое большее – стояла в углу прихожей, в лице – ни кровинки, челюсти крепко сжаты.
Но бывало и хуже: иногда по ночам Дейа лежала в постели и слушала крики Адама и рыдания матери за стеной, а потом еще более ужасающие звуки. Удар о стену. Пронзительный вопль. Снова крик Адама. Она зажимала уши, зажмуривала глаза, сворачивалась клубочком и рассказывала про себя какую-нибудь сказку – пока не стихнет шум и не смолкнут мольбы матери: «Адам, пожалуйста… Адам, перестань…»
– О чем ты думаешь? – спросила Нора, вглядываясь в сестру. – Что вспоминаешь?
– Ничего, – отозвалась Дейа, хотя чувствовала, что лицо выдает ее. Иногда Дейе казалось, что она грустит не своей грустью, а грустью матери, что, когда Исра умерла, все ее скорби переселились в Дейю.
– Ну, сколько можно! – проворчала Нора, выпрямляясь. – По тебе же все видно. Расскажи мне все как есть!
– Да нечего рассказывать. И вообще уже поздно.
– Ну, пожалуйста-пожалуйста! Скоро ты выйдешь замуж, и тогда… – Ее голос упал до шепота. – У меня же ничего от них не осталось, кроме твоих воспоминаний…
– Ладно, – вздохнула Дейа. – Я расскажу тебе, что помню.
Она села ровнее и откашлялась. Но правды она Норе не рассказала. А рассказала очередную историю.
Исра
Весна 1990 года
Исра прилетела в Нью-Йорк на следующий день после свадьбы, рейсом из Тель-Авива, который длился