Владимировна ее перебила.
– Дай письмо, которое ты получила! – выхватив из рук дочери конверт и достав послание, она несколько раз перечитала его. Затем медленно опустилась на кресло и, кажется, стала вести внутренней диалог. Молчание затягивалось, в комнате как будто появился кто-то еще, невидимый, но опасности не представляющий, скорее, он просто был еще одним участником беседы.
– Может быть, ты все объяснишь, наконец! – Нина прервала ставшее невыносимым для нее молчание.
Поправив без того прекрасно уложенные волосы и расправив невидимые складки на не в меру короткой юбке, Елена Владимировна начала рассказ, и чем дальше он длился, тем большее удивление вызывал у Нины.
– Прасковья Андреевна действительно наша родственница. Ты ее прапрапра… внучка, ну, в общем, ты поняла! Эту сказку о седьмой девочке я слышала не раз. Мне её успела рассказать твоя прабабушка – Татьяна Андреевна, а той – её прабабушка – Наталья Петровна, которая и была дочерью Прасковьи Андреевны. Понятно? – Елена Владимировна выжидательно посмотрела на дочь.
– Да… то есть, нет, ничего пока не понятно! Причем здесь я?
– Ты и есть та самая седьмая девочка на седьмой веточке!
– Мама, пожалуйста, расскажи все по порядку! – Нина с мольбой в голосе обратилась к Елене Владимировне.
– Сейчас… Значит так! Прасковья Андреевна жила в усадьбе в Свитино, которая была приданым, полученным от отца, когда она вышла за немца Фридриха Майера – архитектора. На момент случившихся событий у них были две дочери-близняшки – Наталья и Елена, им, кажется, было лет десять. Как-то осенью в дождь к ним в дверь постучала женщина и попросилась переночевать. В руках у нее был сверток с ребенком. Но Прасковья, отличавшаяся на редкость твердым и жестким характером, прогнала незнакомку с ребенком ночью. Тогда непрошенная гостья сказала: «Все, кто в доме – выйдут отсюда и больше никогда не зайдут. Все, что в доме – останется в нем. Ключник в нем отныне сидит, никому войти не велит. Одна из двух останется в нем навсегда. Открыть и войти в дом сможет только девочка, которая будет сидеть на седьмой веточке. Будь по-моему!». Женщина бросила на порог мешочек и ушла.
Как не искали потом её, найти не смогли. А в доме стала твориться чертовщина. К следующему вечеру двери дома закрылись, и никто из домашних не мог войти внутрь. Но не это самое страшное: внутри дома осталась Елена, дочь Прасковьи и Фридриха. Кузнец, работавший в усадьбе, попытался сломать замок, но ничего не получилось, а через несколько дней он умер. Семья переехала в другой дом. Также говорили, что Прасковью стали мучать виденья: будто к ней приходила эта мертвая женщина с младенцем, и Елена, которая просит выпустить её из дома. Майер стала обращаться к местным бабкам-знахаркам. Те, поначалу, привлеченные большим вознаграждением, охотно шли снимать заговор, что-то шептали, брызгали водой, читали молитвы, но все было зря. Несколько крепостных еще раз попытались открыть дом, но их постигла та же участь,