пойти вместо оценивания качества отжиманий, мимо плаца проходил какой-то лейтенантишка из штаба. И тут же заявил, что с солдатами, непочтительными к старшим по званию, разбираться необходимо по всей строгости. Впрочем, отсидев в карцере, Джим решил, что это ему как раз на руку.
Председательствовал в дисциплинарной комиссии седой полковник, лицо которого наискось пересекал отчётливый шрам, оставшийся ещё со времён Второй мировой. Он ещё раз перелистал бумаги и поднял глаза на проштрафившегося.
– Ну что, рядовой Хендрикс… Ваше дело даёт нам весьма нерадостную картину. Здесь говорится, что вы ленивый, безалаберный солдат. К приказам относитесь наплевательски. Успехов в физической и строевой подготовке от вас не видно. А вчера вечером вы имели наглость проявить непочтительность крайней степени к старшему по званию. Как вы можете это объяснить?
Джим разглядывал носки своих ботинок. Хорошая обувь, удобная. Ещё бы не пекло так. Всего девять утра, а уже жара. И это после недели проливных дождей!..
– Ну, рядовой, что же вы молчите? Мы хотели бы услышать от вас, чем вы можете объяснить своё поведение.
Джим ковырнул землю ботинком, после чего разомкнул наконец губы и тихо произнёс:
– Я люблю сержанта Такера.
– Что-что? – переспросил полковник, приподнимаясь над столом.
– Я люблю сержанта Такера!
На этот раз вся комиссия расслышала фразу совершенно отчётливо…
***
Через два часа Джим шагал по пыльной дороге на юг. Солнце пекло сверху немилосердно, а левый глаз его заплыл так, что не видел совершенно ничего – прощальный подарок сержанта. Но все эти неприятности не могли испортить ему настроение. Его воинская служба была позади, а в кармане лежало заключение комиссии, которое навсегда закрывало для него путь обратно в казарму. Что, собственно, ему было и надо. Джим чуть не вприпрыжку шёл по просёлку, напевая себе под нос: «Эй, Джо, куда ты идёшь с этой пушкой в руке!..»
Его ждала дельта Миссисипи.
5.
Пол открыл глаза, потянулся, почесал живот. Огляделся. Взгляд его упёрся в противомоскитную сетку, нависавшую над кроватью. Снаружи доносилось бодрое пение птиц и стрекотание насекомых.
Пол выполз из-под сетки, сунул ноги в шлёпанцы. Отхлебнул воды из графина. Лениво встал и вышел из бунгало. Пейзаж перед ним открывался просто идиллический. За аккуратным садиком, засаженный папайями и бананами, открывался вид на величественную гору, вздымавшуюся в северной стороне. От дверей дорожка вела вниз к маленькому пруду почти идеальной круглой формы. Перед прудом, лицом к воде, сидел в позе лотоса Джордж и медитировал.
Пол ещё раз почесал живот и вразвалочку спустился вниз. Поглядел на Джорджа – тот, судя по всему, был полностью погружён в процесс. Сел рядом – для утренней медитации было самое время. Гибкостью Пол особо не отличался, так что поза лотоса была корявенькой, но, как говорится, главное – прилежание.
Через пятнадцать минут Пол вдруг почувствовал, что у него нестерпимо