домов, изогнувшиеся, как старая змея, теряющая кожу; депрессивную картину скрашивало обилие зелени и парк, простирающийся вдоль проспекта Газа.
Воспитательница подошла к окну, прикрыла створку, повернула ручку, шум улицы стих. Она подобрала упавшие листы. Стыдно признаться, но дарования девочки пробуждали у нее тревогу. Рисовала Ангелина старательно, с каллиграфической точностью воспроизводя детали обстановки. Обычно рисунки отражали обыденные события детского дома. Занятия на уроках, завтрак, обед, полдник. Игры с подругами. Один лист лежал лицевой стороной. Поверх безупречно белой поверхности проходил извилистый ярко-красный зигзаг, в левом нижнем углу неуверенные детские пальцы вывели предложение: «Он видит вас…» И кривая запятая над верхней перекладиной схематично начертанного креста. Абстракция. Авангард. Дети так не рисуют. Но смутило воспитательницу другое обстоятельство: красная молния-зигзаг пронизывала лежащую ничком фигуру человека.
В коридоре что-то упало, послышался звон разбитого стекла. Солнце скрылось за тучей, в комнате потемнело. Воспитательница аккуратно сложила листок, спрятала его в папку. Она сегодня же покажет рисунок детскому психологу! Притворив дверь, она вышла в коридор, обнаружив лежащий на полу плакат и треснувшее по диагонали стекло. Девочки оживленно обсуждали происшествия.
– Надежда Петровна! Оно само упало! – выступила вперед смуглая девочка. Она смущенно опустила черноволосую голову, но в темных глазах играли искорки озорства.
– Конечно! И мусор исчезнет сам по себе, так ведь, Фарида?
– Мы уберем… – легко согласилась девочка.
– Обязательно уберете, но после обеда! И сегодня же останетесь помогать дежурным с уборкой! Все четверо! А сейчас живо в столовую!
Девочки убежали по коридору, Фарида звучно шлепнула подружку по спине. Зазвонил смартфон, воспитательница достала гаджет из кармана халата.
– Да, мама…
Следующие десять минут она выслушивала жалобы на погоду, высокое давление, правительство страны и такую отвратительную штуку, как старость.
– Ты тоже скоро состаришься, Надюша! – с каким-то затаенным торжеством сообщила пожилая женщина. – И останешься одна на всем белом свете, без мужа, без детей…
Это повторялось с удручающей однообразностью в ежедневных монологах, смысл речей сводился к обвинениям и предсказанием грядущих страданий, которые ее дочь заслужила своей неправильной жизнью. В чем именно заключалась эта самая «неправильность», не объяснялось. Сама поймешь! А не поймешь – тебе же хуже! Надежда молча слушала, не перебивая, чем еще больше распаляла свою мать.
– Трудно стариться одной, дочка! – Когда мать начинала обличать свою неправильную дочь, звук ее голоса становился тревожно-шипящим. Словно змея, готовящаяся укусить. – У тебя климакс уже наступил?
Надежда Петровна до боли закусила губу. На необходимости прервать беременность настояла мать. Она заставила ее отправиться