мне взяться за этот злосчастный мюзикл «Гамлет», а получив твердый отказ, убедил главу отдела культуры городской администрации доверить постановку ему. И потерпел в новом качестве полное фиаско.
– Зрители не приняли новое видение Шекспира?
– И слава богу, что не приняли! Это же кич, профанация, буффонада. У нас, в провинции, публика еще не прониклась новомодными идеями, ведь теперь ставят мюзиклы по романам Дюма, Толстого, Достоевского. Нет уж, настоящие театралы хотят видеть в оперетте классические произведения, а Толстого и Шекспира пусть представляют на драматической сцене. Понимаете, молодой человек, между режиссером, артистами на сцене и зрителями в зале должна существовать некая общность взглядов, некая общая аура. Спектакль по пьесе Островского, много лет идущий в Москве, может провалиться где-нибудь в Париже или в Риме, его там просто не поймут, потому что ну не было во Франции и в Италии таких купцов, разорившихся дворян, бродячих актеров, как в дореволюционной России, не было у них таких Паратовых, Кабаних, Несчастливцевых и Счастливцевых. Или были, но свои, на наших непохожие. То же о Гамлете – его монолог, превращенный в арию, просто нелеп и смешон. Короче говоря, зрители просто разбежались во время первого перерыва, вот и все. А Максима это сломало. Полагаю, он крепко выпил и пустил себе пулю в висок, как в дешевой мелодраме. Очень жаль, ведь Заварзин был талантлив. Кстати, родителей его давно нет в живых, иные близкие родственники отсутствуют, так что организацию похорон молодого артиста наш театр взял на себя.
Антон Ильич почувствовал с досадой, что наговорил лишнего, хотя и обещал не злословить. Лобов сделал в блокноте несколько записей, а потом спросил:
– А с кем из коллег покойного вы порекомендовали бы мне побеседовать о нем?
– Пожалуй, с Романом Корниловым, – после некоторого раздумья произнес Лазаревский, – они дружили одно время. Рома сейчас в зале, через полчаса закончится репетиция, которую проводит мой ученик Дмитрий Березкин. Вот тогда вы и сможете поговорить с Корниловым. Полагаю, он будет откровенен и объективен, хотя и Роману, говоря откровенно, есть за что обижаться на Заварзина.
4
Корнилов, средних лет, рыжеватый, полнеющий блондин в светлом летнем костюме, предложил Эдуарду пообщаться в кафе, расположенном в квартале от театра, на Старой Дворянской улице. Жара не спадала, но на небе появились тучи, которые постепенно сгущались, обещая вскоре грозу и ливень, Лобов пожалел, что оставил в гостинице складной зонт. В этом, старой застройки, районе города преобладали дома в два-три этажа, улицы и переулки показались москвичу узкими, немногочисленные пешеходы медленными, никуда особенно не торопящимися. Исторический центр Южнограда, если судить по архитектуре, остался в конце девятнадцатого века, когда суетиться, спешить куда-либо людям степенным – купцам, судовладельцам, фабрикантам, управляющим банков – считалось несолидным, свойственным приказчикам, мелким лавочникам, базарным торговцам. Особенно здесь, на юге, в жаркую и душную