Борис Пастернак

Любить иных тяжелый крест…


Скачать книгу

об одном крыле,

      Ты так! – ты лучше всех ролей

      Играла эту роль!

      1917

      Подражатели

      Пекло, и берег был высок.

      С подплывшей лодки цепь упала

      Змеей гремучею – в песок,

      Гремучей ржавчиной – в купаву.

      И вышли двое. Под обрыв

      Хотелось крикнуть им: «Простите,

      Но бросьтесь, будьте так добры,

      Не врозь, так в реку, как хотите.

      Вы верны лучшим образцам.

      Конечно, ищущий обрящет.

      Но… бросьте лодкою бряцать:

      В траве терзается образчик».

      1917

      «Душистою веткою машучи…»

      Душистою веткою машучи,

      Впивая впотьмах это благо,

      Бежала на чашечку с чашечки

      Грозой одуренная влага.

      На чашечку с чашечки скатываясь,

      Скользнула по двум, – и в обеих

      Огромною каплей агатовою

      Повисла, сверкает, робеет.

      Пусть ветер, по таволге веющий,

      Ту капельку мучит и плющит.

      Цела, не дробится, – их две еще

      Целующихся и пьющих.

      Смеются и вырваться силятся

      И выпрямиться, как прежде,

      Да капле из рылец не вылиться,

      И не разлучатся, хоть режьте.

      1917

      Образец

      О, бедный Homo sapiens,

      Существованье – гнет.

      Былые годы за пояс

      Один такой заткнет.

      Все жили в сушь и впроголодь,

      В борьбе ожесточась,

      И никого не трогало,

      Что чудо жизни – с час.

      С тех рук впивавши ландыши,

      На те глаза дышав,

      Из ночи в ночь валандавшись,

      Гормя горит душа.

      Одна из южных мазанок

      Была других южней.

      И ползала, как пасынок,

      Трава ногах у ней.

      Сушился холст. Бросается

      Еще сейчас к груди

      Плетень в ночной красавице,

      Хоть год и позади.

      Он незабвенен тем еще,

      Что пылью припухал,

      Что ветер лускал семечки,

      Сорил по лопухам.

      Что незнакомой мальвою

      Вел, как слепца, меня,

      Чтоб я тебя вымаливал

      У каждого плетня.

      Сошел и стал окидывать

      Тех новых луж масла,

      Разбег тех рощ ракитовых,

      Куда я письма слал.

      Мой поезд только тронулся,

      Еще вокзал, Москва,

      Плясали в кольцах, в конусах

      По насыпи, по рвам,

      А уж гудели кобзами

      Колодцы, и, пылясь,

      Скрипели, бились об землю

      Скирды и тополя.

      Пусть жизнью связи портятся,

      Пусть гордость ум вредит,

      Но мы умрем со спертостью

      Тех розысков в груди.

      1917

      Сложа весла

      Лодка колотится в сонной груди,

      Ивы навязали, целуют в ключицы,

      В локти, в уключины – о погоди,

      Это ведь может со всяким случиться!

      Этим ведь в песне