от профессии. Которых мы, чаще всего, не ждём, но они всё равно достают нас. И на них надо отвечать.
Если ты боец, и если считаешь себя самодостаточным честным человеком – нужно отвечать достойно. Никуда не денешься.
При этом каждый делает для себя свой выбор. Как говорили братья Стругацкие, «Каждый делает то, что в его силах – кто-то революцию, а кто-то – свистульку».
В итоге я сделал свой выбор – гораздо позже дописал эту книжку, и в последний момент поменял ей название. Чтобы поменьше пафоса.
Да поймут и простят меня старшие, более опытные коллеги, – эта книжка – о журналистике, которую мы потеряли.
Между свистулькой и свободой слова
К тому времени я уже бОльшую часть своей жизни отработал в главных газетах страны: «Комсомольская правда», «Известия» и «Российская газета». Не побоюсь этого слова – в лучших центральных газетах.
11 лет я был собственным корреспондентом «Комсомольской правды» по Дальнему Востоку, девять лет – собкором «Известий» по Уралу, а потом ещё четыре года – специальным корреспондентом «Российской газеты», тоже на Урале. И пять лет командовал отделом журналистских расследований в самой большой по тиражу региональной «Областной газете».
В 1990 году, когда я работал в «Комсомолке», она попала в Книгу рекордов Гиннеса как самая популярная газета в мире. Мы со своим ежедневным тиражом в 24 миллиона экземпляров перебили тогда даже китайскую «Женьминь жибао». Это был рекорд всего 20-го века.
И неправда, что газета живёт один день. Сильные мысли не умирают. Они, как удобрение, попадают в почву-мозг думающего человека, а он уже потом принимает свои собственные решения. Важно только, чтобы решения эти были правильными.
А какие это – правильные? Кто определяет?
Мы в те лихие девяностые и зло-весёлые нулевые каждый день помогали людям разбираться в хаосе перестроек – и это было святой миссией журналистов бешеной эпохи. Когда в экономику и политику громадного государства с маху воткнули лом революций, а гласность оказалась чуть ли не единственным средством пьянящей борьбы с невозможностью бытия, мы были на высоте. В журналистов тогда верили, как в бога. Смелое, а особенно разоблачительное печатное слово было для мятущихся людей, как озон, как наркотик свободы.
А иначе зачем бы они нас читали?!
Опьянённые долгожданной свободой, люди тогда, в начале девяностых, сотнями тысяч выходили на площади и требовали смести всё плохое ради всего хорошего. До основания.
И сметали.
Разогнали «виноватых во всём» коммунистов, отменили цензуру, отстучали шахтёрскими касками по Красной площади своё право на кусок хлеба. Всё, что было построено раньше неимоверными усилиями всех, передали в управление и владение кучке тех, кто во времена созидания громадной советской экономики ещё даже не родился. Чем это обернётся, никто при этом не предполагал.
Зато – гласность, свобода и жвачка!
Ура!?
…Но заводы-то