цвета. Алексей дернул винтовку на себя – как учили, – чтобы выдернуть штык, но у него почему-то ничего не получилось. Тогда Миронов, не раздумывая, бросил свою трехлинейку и подхватил автомат немца. Краем глаза засек еще одну серую фигуру и наискось полоснул из автомата. Вроде попал. Побежал дальше и тут же чуть не пристрелил одного из своих. Чертыхнулся, прислушался – и вдруг понял, что все, наверное, уже закончилось – лишь где-то поодаль бухнул разрыв гранаты и звучали еще редкие выстрелы…
– Ну, ты его и саданул… – Костылев, командир Лешкиного отделения, недоверчиво покачал головой и, наступив убитому на грудь, с силой дернул винтовку на себя. – Во, ты вместе со штыком и ствол в него загнал! Силен, парень! Мушка промеж ребер застряла, потому и вытянуть не мог.
Алексей передернул затвор – патронов в магазине не было.
– Пока бежали, расстрелял все, – с усмешкой констатировал Костылев. – Потому как дурак ты, Миронов, и больше ничего. Наперед считать привыкай и перезаряжать вовремя, а не когда фриц тебе под нос стволом тычет. Я так думаю, немец твой только-только успел в автомате рожок сменить, тут ты его и прищучил! Молодец, лихо ты его! А ручонки-то, смотрю, трясутся. Это фигня – у меня, вон, тоже ходуном ходят. После драки всегда так – привыкнешь… Ничего, сейчас наши еще подтянутся, закрепимся, а вечером жратву привезут – оно под наркомовские-то хорошо пойдет! Да еще и порции выбывших нам достанутся – думаю, третью часть роты фрицы точно выбили…
То ли у командования были другие планы, то ли немцы больно уж всерьез разозлились из-за потери части позиций, но вместо нашего подкрепления на заметно поредевшую роту обрушился густой минометный обстрел. После обстрела настырной волной поперли гитлеровцы и выбили-таки штрафников. По словам командира роты, такая картина была довольно частым явлением.
– Эта свистопляска, мать ее растак, еще с первой зимы тянется, – досадливо сплюнув, заявил капитан Ребров, командовавший переменным составом уже не первой роты. – В феврале сорок второго, говорят, тут такая мясорубка была – мама не горюй! По две-три атаки днем, ночью – снова вперед! Народу столько положили, что иногда после боя по полю пройти было трудно – что шаг, то труп. Одно слово: невезуха. Вот и мы бьемся, бьемся, а эта чертова Русса как заколдованная: мы к ней, а она, зараза, от нас!
Комроты Ребров, крепкий, чуть сутуловатый мужик лет тридцати с умными и злыми глазами, Миронову понравился сразу: еще в пехотном училище Алексей научился почти безошибочно отличать серьезных и знающих командиров от самодуров и просто бестолковых болтунов.
При первом знакомстве с прибывшим пополнением капитан не спеша прошелся вдоль строя, цепко вглядываясь в лица новых подчиненных, затем произнес короткую речь.
– Товарищи бойцы переменного состава! Мне плевать, за что каждый из вас попал в мою роту – с этой минуты вы не преступники, не воры и прочая шушера-шпана, а обычные воины Красной армии. И чтобы я слова «штрафник» не слышал. Обращаться