задами к грязному багажнику, проследили за ними. Переглянулись – без них воздух еще чище стал и атмосфера успокоилась – ветерок стих. Сквозь зловоние, к которому мы уже порядком принюхались, чудом пробился запах влажной, оттаявшей земли. Весна. И день солнечный. Я пошарила по карманам в поисках сигарет, не нашла и взяла из пачки, протянутой Константином. Костя курит только в исключительных случаях и никогда – за компанию. Покурили мы, помолчали, забрались в машину и двинули не торопясь прочь.
Не знаю, как его, меня молчание тяготило, а говорить не хотелось. Странное состояние. Муторное. Обсуждать происшедшее – все равно что стараться запить устойчивую изжогу раствором чайной соды ради полуминутного облегчения. А нейтральных тем для нас сейчас не существовало.
Константин тоже, видно, этой изжогой мучился, а может, и сильнее меня, потому что первым не выдержал.
– Тебе приходилось встречаться с подобным? – нарушил он тягостное молчание.
К криминалистике он никогда отношения не имел, поэтому его любопытство мне было вполне понятным.
– С подобным… – Я кивнула. – Трупы мне встречались.
И едва не брякнула, что даже приходилось их самой создавать и способствовать их созданию. Ущипнула себя мысленно за самое больное место и договорила:
– Но не такие!
И, опережая его неизбежный вопрос, спросила сама:
– Может, она себе харакири сделала?
Константин воспринял шутку правильно, но без энтузиазма. Ответил нехотя:
– Действительно похоже, судя по описаниям. При харакири рядом стоит лучший друг и, когда дело сделано, из милосердия сносит мечом голову. У нее голова на месте. Живот только вспорот.
Вот именно – вспорот! Не вскрыт, не взрезан, не проткнут, вспорот! Точное слово у него получилось! Я ему об этом сказала.
– Ну и что? – пожал он плечами.
Простительно ему, профану, такое невнимание к деталям. Поясняя, я попутно занялась анализом.
– То, – сказала, – что по характеру раны и еще по кое-каким следам, которые можно обнаружить, осматривая тело, делаются выводы об обстоятельствах, предшествующих моменту умервщления.
– По-русски скажи! – попросил он, поежившись, как от холода.
– Разрез ровный, – я размышляла, больше не обращая на него внимания, – и неглубокий. Сделан, скорее всего, коротким и очень острым предметом по голому телу. Одежда не мешала, не цеплялся нож за одежду и прошел плавно. У левого края раны – синяк, гематома. Сюда ножом ударили, ударили сильно и провели вправо, и выдернули оружие. Значит, действовали спокойно, без спешки и аффекта. Спокойно, по голому животу ножом, а, Костя?
Он хотел что-то сказать, но я не дала, продолжила:
– Тело, конечно, я не осмотрела, но то, что было перед глазами, других следов насилия на себе не имело. Покорна была девчоночка, не сопротивлялась. И разрез ровный. Даже не дернулась, когда ее ножом ударили. Вот тебе, Константин, и обстоятельства. И это пока одни факты, без выводов и предположений. Все ли понятно?
– Нет! –