и передо мной открылось пшеничное поле. Высокие колосья с приятным шорохом шумят на ветру и клонят золотистые головы. Я провела рукой по желтому ковру и облегченно выдохнула – землю возделывают, значит помощь близко.
Пришлось оставить спасительную тень и двинуться сквозь пшеницу. В прокаленном мареве пахнет соломой, в зарослях стрекочет то ли кузнечик, то ли еще кто-то. Воздух тяжелый и солнце палит, но душа ликует.
Через каждые три шага холмики кротовых нор, слишком больших для обычных кротов. Приходится перепрыгивать, пока под ногами шмыгают разжиревшие мыши.
Впереди замаячили коренастые фигуры мужчин и женщин, я подошла ближе и присмотрелась.
Те, что впереди – орудуют косами. Лезвия срезают тонкие стебли, оставляя у земли невысокие черенки. Другие следуют за ними на почтительном расстоянии, укладывают пшеницу аккуратными рядам и вяжут в снопы.
– Точно, – прошептала я. – Как и думала. Фермеры. Добродушные фермеры.
Вскинув ладони в приветственном жесте, я направилась к ним.
Я глянула в глаза и прошептала одними губами:
– Не беспокойся, я быстро учусь. Надеюсь.
Он с тяжелым вздохом протер пальцами лоб, медленно развернулся и скрылся в проеме арки.
Глава
VII
Воздух приятный, прохладный. Вероятно, сказывается близость водопада. Хотя, город слишком большой, чтобы освежаться таким способом. А вот толстые стены могут удерживают температуру.
Уперев руку в бок, я глянула исподлобья на служанку. Уши вытянулись, кончики зашевелились, улавливая малейшее дуновение. Рэниаль все еще стоит со сцепленными пальцами и открыто разглядывает меня, часто хлопая пушистыми ресницами.
Арум недовольно переступил копытами, в рубиновых глазах молчаливый укор – заставляете ждать меня, такого белого и блестящего, как вам не совестно, я есть хочу.
Я погладила единорога по теплой морде и обратилась к Рэниаль:
– Ну что. Давай, веди меня в покои.
Служанка буквально подпрыгнула на месте, очнулась и всплеснула руками.
– Извините, миледи, – затараторила она, – я просто никогда не видела… Вы такая… оригинальная. Извините мою дерзость. О, я просто не могу сдержать потрясения. Вы серая! О, простите, миледи.
Я хихикнула про себя, белоухая прямо дрожит от собственной смелости. Слуг держат в ежовых рукавицах, вон, бедняжка, как заикается и трясется.
Махнув рукой, я сдула волосину с лица.
– Да не бойся, – проговорила я ободряюще. – Никто не узнает.
Плечи белокожей расслабились, она выдохнула, но взгляд остался встревоженным, мало ли что у меня на уме. В груди запоздало потеплело – меня причислили к господам, иначе не тряслась бы так. Теперь слугам нужно гадать, что творится в моей господской голове.
Рэниаль осторожно, боясь сделать лишнее движение, подошла к единорогу, погладила по блестящей морде. Тот довольно зафыркал, служанка осмелела и обхватила ладонями огромную голову.
– Сейчас тебя покормят,