на похоронах – как он пожимал руки и принимал соболезнования, изображая почтительного сына. Но уже к вечеру она не могла отделаться от мысли, что именно это он и делал – изображал, играл нужную роль. Поначалу Лиззи отнесла это отсутствие искренней скорби к тому, что болезнь его матери тянулась довольно долго. Что он имел время как следует приготовиться к ее кончине, примириться со скорой утратой, проститься. Теперь же Лиззи подумала: не слишком ли она ему польстила такими объяснениями?
– Сожалею о твоей утрате, – произнес он наконец и, потянувшись через стол, накрыл ее руку ладонью. – Тебе, вероятно, придется поехать туда на похороны.
Лиззи высвободила свою кисть и сунула между коленями, чтобы он не мог до нее дотронуться.
– Похорон не ожидается. Ее пепел уже успели развеять.
Люк вскинул брови:
– Что? Без тебя?!
Лиззи кивнула, не желая ему что-либо объяснять. Когда дело касалось ее семьи, она все подробности предпочитала сводить к минимуму. Если хочешь, чтобы тебя воспринимали всерьез – а Лиззи только этого и хотела, – всегда есть вещи, которые никогда не следует затрагивать в разговоре.
– В нашей семье не принято колготиться насчет этого, – сказала Лиззи, снова заморгав, чтобы не дать волю слезам. «Ну да, если, конечно, не считать колготней то, что твой прах должен быть развеян над лавандовым полем в первое же полнолуние после смерти». – К тому же я сама в этом виновата. Я, переехав, забыла сообщить бабушке о смене адреса, а потому с письмом случилась некоторая неразбериха. Она умерла два месяца назад. Поскольку на письмо я не ответила, то похоронное бюро взяло дело в свои руки и само позаботилось о ее пепле.
Люк покивал, как будто нашел в услышанном вполне здравый смысл, но потом неожиданно нахмурился.
– Все-таки, согласись, немного странно. Взяться за дело без тебя?
Лиззи отвела от него взгляд.
– Это что-то вроде давней семейной традиции. Дело тут… в привязанности по времени. В любом случае с этим уже покончено.
– Ну, вот и хорошо, если хочешь знать мое мнение. Никогда не был большим любителем похорон. Этой, знаешь, концентрации скорби. – Люк помолчал, изображая, будто его передергивает. – Растраченные зря эмоции, если разобраться. Человек, который умер, и понятия не имеет, что ты о нем скорбишь – потому что он уже мертв. Все же остальные просто топчутся вокруг, бормочут друг другу всякие банальности, жуют фаршированные яйца. А еще съезжаются все эти родственники, в которых сам черт не разберет. В общем, сплошной напряг… Или, как любила говаривать моя матушка – compliqué[1].
Compliqué.
Лиззи согласно кивнула. Просто идеальный в своей лаконичности эпитет к роду Лун!
– Да, у нас в роду хватает… напряга.
– И давно ты ее последний раз навещала?
– Ни разу. Как восемь лет назад уехала оттуда, так больше и не возвращалась.
Люк даже присвистнул.
– Приличное время – даже по моим меркам. А матери у тебя нет?
Лиззи поняла, что именно он имеет в виду: умерла