то получили тягчайшие муки и самую смерть. Свидетель этому – недавно жалкой умерший смертью Анфим-старец. Я же жалею тебя и не хочу, чтоб ты так зло погиб. Но верно знай, что тебя, конечно, ожидают многие и страшные мучения, если ты окажешь такое же непослушание».
Святой Пантолеон, и советы такие, как пагубную лесть, оставляя без внимания, и угрозы, как вещи паче сновидений слабейшие презирая, сказал: «Не думай, государь, ни ласканием меня склонить, ни угрозами устрашить. Ибо что из благ мира сего может пленить, или какой страх земной устрашить того, кто не только просто не боится смерти, но блаженным и вожделенным почитает умереть за Христа? Я так далек от того, чтоб бояться мук за Господа, что считать буду большим лишением, если не будут наложены на меня множайшие и страшнейшие муки, и снисхождение ко мне в сем отношении буду принимать как крайнее жестокосердие. И добрейшего Анфима я почитаю не жалким, как ты, но наиблаженнейшим, и смерть им приятую предпочитаю всякой жизни, потому что таким концом он преукрасил почтенную старость свою и белизну седин еще паче убелил кровью мученичества своего. Если же он в таких преклонных летах явился столь крепким и стойким, не следует ли мне в таком цветущем возрасте, при всей полноте сил, подъять гораздо тягчайшие страдания, чтоб удостоиться равных с ним венцов? Не надейся же, царь, убедить или устрашить меня и тем отклонить от вожделеннейшего мне исповедания, в истине которого к тому же я был убежден столькими Божественными знамениями. Я посрамил бы чрез это отца моего и боголюбие матери моей, которою в детстве преднапечатлены были во мне правила христианского благочестия и с которою вместе в вечных стремлюсь упокоиться обителях». Так говоря, святой Пантолеон показал, на кого напал этот величавшийся своим скипетром и троном тиран, который понял, наконец, что надеяться убедить такого все равно, что чаять сетью уловить воздух или руками схватить носимого на облаках; почему, отчаясь убедить его словом, приступил теперь к попытке достигнуть этого мучениями, что было делом власти, а не мудрости и разума.
Итак, повелевает царь повесить мученика на древе и терзать тело его когтями железными, а бока опалять свечами горящими. Он же, не на раны и опаления обращая внимание, а к Могущему помочь ему возносясь умом и очи возводя на небо, молился: «Господи Иисусе Христе, предстани мне в час сей и подаждь мне терпение, да возмогу до конца понесть всякие муки». И тотчас предстал Избавитель, Христос Господь, явясь во образе старца Ермолая, чтоб утешить его и восстановить силы его: «Не бойся, Я с тобою, как в начале обетовал и апостолам, – во всем, что претерпеваешь ты, страдая за Меня». И тотчас, в доказательство Его присутствия, руки мучителей ослабели, когти железные выпали у них из рук и пали на землю, свечи погасли; и царь велел прекратить мучения и снять мученика с древа – не потому, что умилосердился над ним, а потому, что недоумевал, что с ним делать, или, лучше, потому, что подвигнут был на это силою свыше. Потом, обратясь к мученику, спросил: