лежали в углу, шебуршась временами, как живые, словно в них остались какие-то фантомные моллюски.
– Выброси уже! – пыталась командирничать бабушка. – Чего, как маленький. Привез бы одну-две, а ты весь пляж собрал.
Мама предложила делать из ракушек поделки, какие продавали на юге местные: зайчиков, кошечек, черепах. Чего зря добру пропадать.
Лис не очень хотел, но клеил. Зайчики, кошечки и черепахи выходили ничуть не хуже, чем продаваемые. Он ставил их на полочку, сурово глядя на бабушку и как бы говоря, что не зря собирал.
Время тянулось, будто резиновое. Лис читал, катался на велике, даже пробовал участвовать в дворовом футболе с мальчишками, но это доставляло одни неудобства – приходилось искать, кто подержит очки, но без них – мир терял четкие очертания, внимание рассеивалось.
– Стрельников, едрен-батон! – ругался Тимур Ивлеев. – Чего мажешь! Влад, отдай его очки и вставай сам!
Азов тяжело пыхтел. Играть ему не слишком хотелось, вес мешал маневренности. И Ивлеев, через несколько минут опять произведет рокировку в команде, но крайним теперь останется Влад.
Лис уходил с поля, забирал очки и садился на скамью. Наблюдать за игрой было не так весело, как играть, ярым болельщиком он не являлся, поэтому время опять замедлялось. Но потом можно будет рассказать родителям и показать бабушке, что у него в голове не только Докия, но и вполне мальчиковые занятия.
Докия вернулась в конце августа, к началу нового учебного года. Она немного подросла. Не так, как другие одноклассницы, чтобы сравняться с ними ростом еще ого-го сколько надо, но все-таки. И формы у нее округлилась. Бугорки груди выпирали через одежду и невольно притягивали взгляд. Еще Докия проколола уши, и теперь на ее мочках зазывно сверкали два зеленых камушка, как раз под цвет глаз.
Ельникова, увидев это на линейке, как обычно, насупилась, отвернулась, словно посчитав перемены в однокласснице личной обидой.
– Подумаешь, – процедила глухо и встряхнула подстриженными волосами.
Санкина Варя же принялась расспрашивать, больно было или нет и похвасталась модным рюкзачком.
Лис не вмешивался в девчачьи разговоры. Вообще, почему-то общаться с Докией теперь стало сложнее. Даже когда он вручал ей ракушку, ту самую, самую большую, которую он для большей красоты и крепости даже покрыл маминым бесцветным лаком для ногтей, не нашёлся, чего сказать.
Девочка же прислонила ракушку к уху и долго-долго слушала:
– Шумит, Лис! Правда, шумит! Закроешь глаза, и можно представить, что волны накатывают! – зашептала едва слышно, сама, как море.
– Я еще фигурки сделал. Из ракушек, – выдавил он. – Могу подарить.
– Правда? – удивилась и обрадовалась Докия.
Хотя, чему удивляться? Он ведь и так собирал ракушки для нее, значит, и фигурки все – ее. Пусть хоть все забирает, не жалко!
Но созрела пойти в гости к другу Докия только в ноябре. Чинно прошлась по его комнате и присела на краешек дивана, будто какая-нибудь благовоспитанная