заиграл. Застучали каблуки. Потом резко оборвал мелодию, и вступил его товарищ – запел. Что это? Почему так заунывно, почему такая тоска в мелодии, в голосе, в тембре? Загадка. О чём поёт? Прощается с кем-то, с чем-то, со своей жизнью, молодой, счастливой, – только такие ассоциации… Вот будет смешно, если выяснится, что поёт он о том, как солнце встаёт летним утром над оливковыми деревьями за его домом…
Наконец появились танцоры. Он и она. Он – с намасленными, свисающими сосульками волосами, она – худощавая, сутулая, похожа на цыганку. Началось. Он как-то сразу превратился в тетиву, металлический прут, вибрирующий и изгибающийся на грани. Резкий звук выбиваемого каблуками ритма как грохот оглушительного грома. Если высшая точка фламенко называется «демон», то это был именно демон во плоти. Руки, вскинутые вверх, безупречный изгиб кисти и невероятно плавное движение вперёд на выбивающих сумасшедшую чечётку каблуках.
Танцовщица, его партнёрша, конечно, уступала, это был явно не её праздник. Но руки! Её руки были сверхъестественными в технике: сверху над головой, кисти, отталкиваясь от неведомой точки, извиваясь по только им одним известной траектории, спускались вниз. Руки жили, страдали, плакали и умирали на наших глазах. Настоящее искусство!
И мы, зрители, и китайцы, и скучающая девочка, как будто перестали дышать и оказались внутри этой всепоглощающей воронки страстей, терзаний, счастья и безысходного восторга…
Представление закончилось. Все были оглушены и растеряны. Мы видели что-то, чему ещё не нашли объяснение, что-то по ту сторону реальности, мы прикоснулись к облаку, или к душе, или к волшебству – невозможно расшифровать это состояние.
У входа в фойе уже толпились зрители на следующее представление. Наш главный танцор, придерживая взлохмаченную шевелюру рукой, что-то буднично записывал в затрёпанный журнал на рецепции.
Он вернулся на землю, а мы ещё не совсем…
Вкусовщина
«Живое пиво» манило облезлой, тусклой вывеской. Чёрные окна витрин сияли враждебными дырами.
Никто не ждёт.
И мы. Вроде бы вместе, но каждый о своём. Хотим говорить, но не слышим друг друга – шумно вокруг. Почему-то кажется, что это временно. А это не так.
И дождь. Мутными каплями течёт по стёклам, разделяет всё ещё дальше.
И смазанные фигуры людей. Бесцветные, бесчувственные, как всё вокруг.
И одинокий фонарь. Совсем дряхлый, на покосившейся бетонной, щербатой, давно не крашенной ноге. Своим уже мерцающим светом из последних сил наивно и по привычке пытается кого-то тут согреть.
Не понимает, старый дурак, что не сможет – висит высоко…
Чужая тема
Композиторы добаховского периода часто брали чужие темы и разрабатывали их в своей оригинальной манере.
Он потерял своё сердце.
Где-то…