что снег летит
вертикально вверх,
Потому что не будет выше,
смелее, слаще.
Дару разбудил негромкий стук. Она была рада, что прервался тяжёлый сон. Каждую ночь она просыпалась в холодном поту: воспоминания о лесе мучили её, но даже они были лучше тех, в которых виделась родная мельница и Старый Барсук.
Совин не принял её так же, как до этого не принял Златоборск. Даре оказалась противна жизнь в городе. Каменный лабиринт улиц выглядел холодным и бездушным. Зима задувала в каждую щель, морозила до самых костей. Большая печь плохо грела короткими зимними днями, а ещё хуже – долгими ночами. Дара хотела бы чаще оставаться на кухне, ближе к очагу, но Стжежимир часто отправлял её на улицы города слушать разговоры торговцев, наблюдать за совинскими господицами и привыкать походить на них во всём, хотя Даре казалось, что ничем, кроме платья, рдзенцы от ратиславцев и не отличались, шипели разве что как змеи, когда говорили.
Но Стжежимир учил её совершенно бесполезным вещам: троутоскому языку, молитвам, походке, даже разговору. Ему казалось, что Дарина всё делала неправильно.
«Так совинские господицы себя не ведут».
Дара не хотела быть совинской господицей. Она хотела вернуться домой и избавиться от власти лешего, Мораны, Воронов и Охотников – ото всех, кто мешал спокойно жить. Но это было невозможно, и поэтому приходилось заучивать троутоские слова, ходить на рассветную и закатную службы в храм и вышивать рдзенские знаки на поясе.
Направляясь в Совин, Дара мечтала научиться управлять чародейской силой, стать сильнее, но с каждым днём она чувствовала себя всё слабее и отчаяннее. Она почти не разговаривала с сестрой, редко видела Милоша, а все остальные в доме относились к ней с презрением. Дара дурно спала и просыпалась от любого шороха.
Как и той ночью.
Её разбудил стук. Дара присела на лавке. Стук повторился. Был он странный, как если бы кто-то бил остриём ножа по дереву. Дара оглянулась на сестру, но Веся крепко спала.
Снова стук. Он доносился от оконного проёма.
Дара поднялась, кутаясь в шерстяное одеяло и пошла на звук, приоткрыла ставни, на улице всё ещё было темно, и сквозь мутный бычий пузырь удалось разглядеть лишь чёрную тень. Та шевельнулась, и рядом с окном – прямо в раму – снова постучали. А в следующий миг взметнулось чёрное пятно.
Птица.
Дара обернулась, проверяя, не проснулась ли сестра.
В доме было тихо.
Дара прокралась к лестнице, укрываясь одеялом. Ступени едва слышно заскрипели. Наверху, где располагались ложницы, не горел свет. Ещё выше, на чердак можно было забраться только по приставной лестнице. Там оказалось на удивление тепло и светло: под растянутым навесом из бычьего пузыря пылал в стеклянном шаре огонь, оберегавший от холода растущие в деревянной кадке травы: Стжежимир с помощью чар заставлял их расти круглый год.
– Дай одеяло, – раздался хриплый, будто каркающий голос из угла.
Сжавшись и прикрываясь руками, на старом сундуке сидела Чернава. Стыда