и два летчика, включая моего ведущего, еще один пилот – Рудольф Тренкель – получил ранение и, представленный к Золотому Германскому кресту, убыл в госпиталь. Потеря ведущего – это серьезный промах, я чувствовал на себе упрекающие взгляды, и если бы не постоянная боеготовность, напился бы в стельку.
6 января в 7 часов утра исправными самолетами эскадрильи вылетели на прикрытие наших войск и коммуникаций в район Воронежа. В последнее время там наблюдается активность противника.
Светает, русские, остерегаясь Люфтваффе, предпочитают штурмовать наши позиции на границе ночи и дня. Мы решили их на этом поймать. Достаточно долго пробыв на высоте в четыре километра, эскадрилья, наконец, заметила большую группу самолетов, приближающихся с юго-востока. Истребительного прикрытия не было, и задача не показалась мне сложной. Когда звенья разошлись для атаки, первым с переворота я спикировал на врага. Мне очень хотелось вернуть лицо после вчерашней утраты.
Не рассчитав точки выхода из переворота, я оказался прямо в гуще строя советских «бетонных» штурмовиков, к тому же двухместных, что стало для меня полной неожиданностью. Часть самолетов шарахнулась в разные стороны. Я попытался выбрать цель, но тут же оказался под шквальным огнем хвостовых стрелков летящих спереди бомбардировщиков и под огнем бортового оружия самолетов, летящих сзади. Мой «Густав» был подбит, двигатель загорелся, не успел я почувствовать дежавю, как фонарь треснул с хлопком колющегося льда и нечто оглушило меня ударом в голову. Глаза застелила черно-красная пелена. Теряя сознание, я нечеловеческим усилием заставил себя сбросить то, что осталось от фонаря, и выпрыгнуть в пронизывающий зимний воздух. Парашют раскрылся, и динамический рывок вернул мне сознание. Я смог удачно приземлиться в рыхлый сугроб, автоматически освободиться от подвесной системы и в шоковом состоянии пройти несколько десятков метров, после чего сознание опять покинуло меня. Очнулся я уже в госпитале. Любое ранение в голову опасно, мне повезло, мозг был не задет, и я выжил, но теперь, кроме еще заметных шрамов от ожогов, на лбу над правым глазом красовался рубец. Впору мне было давать прозвище «красавчик». Фортуна мне изменила, и столь блистательно начавшаяся в июне сорок первого карьера эксперта готова была оборваться полным фиаско. Вдобавок правый глаз стал видеть заметно хуже левого.
Три месяца я провалялся по госпиталям, пока решался вопрос дальнейшей пригодности, но все же, благодаря собственной настойчивости не был комиссован и в конце апреля получил направление на Восточный фронт во Вторую Группу 54-й Истребительной Эскадры. Выбор части был не случайным. Группа переучилась на ФВ-190А и готовилась к летней кампании в качестве истребителей-бомбардировщиков. «Убийца – Сорокопут», отличавшийся от Мессершмитта еще и усиленной броней, защищавшей маслорадиатор и двигатель бронекольцами спереди и кабину пилота двойной броней сзади, развивал скорость свыше шестисот километров