наземные войска, теснимые «красными» от Балтики до Черного моря, нуждались в непосредственной поддержке.
Майор не открыл ничего нового, к моему прибытию в группу Вермахт уже оставил Брест, Люблин, Львов и Пшемысль, русские готовились вторгнуться в Румынию. Потери авиации все равно превышали пополнения, несмотря на увеличение выпуска самолетов. Затыкать бреши на всем протяжении Восточного фронта должны были не более полутора-двух тысяч самолетов всех типов.
Больше, чем непосредственные задачи, меня интересовал вопрос политики, если так можно сказать. Разглагольствования капитана Франца из штаба внесли в мою душу определенное смятение о правильности нашего курса, а покушение на Адольфа Гитлера, состоявшееся неделю назад, добавило растерянности.
Командир увидел гримасу неуверенности на моей физиономии и спросил. что-нибудь еще интересует вас, лейтенант?
Я собрался с духом и задал вопрос о последствиях нынешнего положения на фронтах и ситуации в Берлине.
Майор посмотрел на меня прищурившись, но с добродушной улыбкой. – Наше дело сражаться во имя германского народа, мой друг. Те, кто задумали покушение, я думаю, по-своему любят родину, и они не предатели, фюрер любит ее по-своему. А для нас с вами главное – насколько мы ее любим.
Больше всего на свете сейчас я бы хотел наступления мира, но быть миру или войне, решают политики и правительства, не спрашивая солдат. А солдаты должны выполнять приказы и верить в победу, до последнего часа. – А будет ли эта победа?
Я начал войну в сорок первом, тогда нам обещали победу за несколько месяцев, и мы были намного сильнее. – Я лично не имел чести общаться с фюрером, но те из высшего командования Люфтваффе, включая моего бывшего командира, самого Большого Германа, кто имел эту честь, утверждают, что Гитлер обладает уникальным даром вселять в подчиненных уверенность в победе. Что касается возможных последствий инцидента 20 июля, возможно, самое худшее, если для полной лояльности нас захотят превратить в «эскадрилью прикрытия СС» и переподчинят рейхсфюреру.
Конечно, это была шутка Шпете, но в ней был горький намек на то, что Вермахт и Люфтваффе, будучи добровольной организацией патриотов-профессионалов, могут постепенно превратиться в охранные отряды партии.
Моим непосредственным начальником и ведущим стал гауптманн Рудольф Клемм. Несколько лет назад на западе он получил тяжелое ранение в голову и ослеп на один глаз, так что мы шутили, что являемся парой «слепых» и у нас на двоих только по одному видящему глазу. Кроме того, до прибытия на Восточный фронт Клемм несколько месяцев с его слов «провалялся» в госпитале, где ему ампутировали два пальца на ноге. Так что я вполне мог считать своего ведущего товарищем по увечьям. В эскадрильи я начал знакомится с прибывшими курсантами. – Хайль Гитле!», – поприветствовали меня новички.
Что за эсэсовское приветствие – подумал я, нет, ничего против здоровья фюрера я не имею, особенно в свете последних