не было. Ограбили быстро и ушли…
В доме убитого все выглядело так, как будто бы произошло самоубийство. Ствол был направлен в область груди погибшего, захват ружья и большой палец на спусковом крючке также с первого взгляда подталкивали оперативников к этой версии. Предстояла кропотливая работа, чтобы установить истину. Но даже через месяц не было четких и весомых доказательств вины задержанных в убийстве. Не было ни следов на ружье, ни очевидцев нападения на дом.
«Показания свидетеля», – читал Николай Игнатьевич очередной лист дела. Это были показания соседа, который проживал через два дома от погибшего. На вопрос, видел ли он кого-нибудь в этот день возле места происшествия, тот ответил:
– Никого, кроме милиции. С обеда там копошились.
Еще с материалов дела Николай Игнатьевич узнал, что и Боровой, и Корчинский подрабатывали у крупного по городским меркам бизнесмена Васильева. К нему, кстати, после смерти Соколова, каким-то образом, перешел во владение рынок погибшего. Это было давно известно Николаю Игнатьевичу. Была даже, насколько помнилось судье, прокурорская проверка факта передачи этого объекта в собственность Васильева.
Протоколы допросов, результаты экспертиз, показания свидетелей, выписки телефонных разговоров, опись пропавших ценностей, квитанции, чеки…
Вот копия чека с кафе, где в день убийства поздним вечером праздновали удачу налетчики. «Салат весенний» – одна порция; «салат греческий» – одна порция; «котлета по-киевски с гарниром» – три порции; «коньяк «Закарпатский» – две бутылки…
Интересно, почему три порции вторых блюд? Из показаний работников кафе, а они опознали Борового и Корчинского, тех было двое. Но не троица ли была в доме погибшего предпринимателя, и не третий ли как-то участвовал в убийстве Соколова. Вполне возможно, что и он должен был сидеть в кафе со своими соучастниками, но, по какой-то причине, отсутствовал. Мысль о третьем засела в голове у Николая Игнатьевича, как заноза, не давала сосредоточиться. Да и две сегодняшние смерти могли быть связаны с этим третьим…. И, скорее всего, этот третий из поселка, где проживал судья-пенсионер и откуда был родом Боровой. Очень хорошо знал удобное для преступления место, знал, куда шел Боровой и по какому пути. А стрелка, которую успел нацарапать погибший, могла означать «убийца здесь»…
Такими были предположения сыщика-любителя.
Еще после прочитанного дела у судьи было ощущение, что он был в шаге от какой-то разгадки, казалось, что рядом была подсказка, куда шагать следствию. Это чувство периодически возникало у Николая Игнатьевича все последующее время.
– Надо спокойно поработать в поселке, – подытожил свои размышления Руденко, – но вначале надо что-нибудь съесть в городе. Поеду-ка я к детям. А завтра с утречка – в свою вотчину.
На третий день, в среду, когда страсти и слухи среди местных немного улеглись, Николай Игнатьевич еще раз посетил место происшествия. Несколько раз прошелся вокруг остатков,