он своим вниманием, ибо начальствовал Яков Трофимович над такими административными явлениями, как милиция, прокуратура, суд и отчасти – органы государственной безопасности.
Если подопечные Сердюкова следили за тем, чтобы соблюдался закон, то сам Яков Трофимович олицетворял собою иное, высшее качество власти. Он надзирал за тем, чтобы сам закон соответствовал высшим целям – революционному правосознанию и политической целесообразности. Органы руководствовались пусть и толковыми, но всё же ограниченными и разрозненными кусочками мудрости: пунктами, инструкциями и статьями. Планы и действия Сердюкова прямо, без промежуточных звеньев, опирались на конечную мудрость – мудрость партии.
Конечно, свои ответственные задачи Сердюков не мог решать в одиночку. Ему требовались помощники, люди, которых можно освободить от пут формального права, но при том быть уверенным, что они не станут этим освобождением злоупотреблять. Одним из самых посвящённых и надёжных помощников стал Сысоев. Этого толкового оперативника, тогда ещё капитана, Яков Тимофеевич приметил лет семь назад. Сердюкову приглянулись его честность, отвага, чёткий, несколько суховатый ум и не в последнюю очередь – самое правильное отношение к начальству. Капитан наилучшим образом сочетал в себе дисциплинированность и независимость, и независимость его была естественной, разумной, без примеси вызова или самолюбования. Кое-кого это свойство раздражало, но Сердюков, руководитель и впрямь неглупый, в угодниках не нуждался. Он постепенно приблизил Сысоева к себе – и не прогадал.
Формально имея над собою добрый взвод начальства, майор на самом деле подчинялся только Сердюкову. То же положение занимал и следователь прокуратуры Ливенцев, которого партийный куратор привлёк к особым своим делам года на два позднее. Ливенцев был помоложе Сысоева: сейчас Василию шёл сорок второй год, Сергею – тридцать пятый. Они работали чаще всего вместе, и первой скрипкой был не следователь, а оперативник – Сысоев. Так вышло не из-за разницы в возрасте, какое дело процессуальным нормам до возрастных амбиций? Но в их работе главным было разумное действие, стрела, пущенная прямо в цель; нормы же представляли собой канцелярские правила, которых желательно придерживаться для того, чтоб не вызывать лишних вопросов. Оттого Ливенцеву отводилась роль не главы следствия, а ловкого делопроизводителя, оформляющего бумаги так, как надо. Это не означало, впрочем, что Сергей превратился исключительно в писаря, он оставался хоть и подчинённым, но – следователем. Сверх того – раз уж товарищей не сковывали обычные правила – Ливенцев не только проводил допросы и писал протоколы, но занимался и живым делом: сиживал в засадах, участвовал в задержаниях, а иной раз – и в перестрелках.
– Как дела? – приветливо осведомился начальник отдела.
– Дела у прокурора. Подойдёт – расскажет, – ответил, усаживаясь, Сысоев, и оба рассмеялись
– Ну, как тебе новый? – доверительно спросил Сердюков.
Начальник управления