по утрам ей удавалось создавать композиции, которые позже она с царской щедростью дарила своим ученицам, довольствуясь уже не своими, как раньше, а их успехами на сцене. Одно из движений ей понравилось, и она запомнила его. Но истинного вдохновения в это утро не было, и вскоре Марина пошла в ванную, где встала под душ и включила сначала горячую, потом холодную воду, а затем теплую, под которой стояла дольше всего, наслаждаясь ощущением текущей по телу воды, схожим с прикосновениями ласковых пальцев. После этого насухо вытерлась и надела легкий шелковый халат, ниспадающий мягкими складками до щиколоток. Из ванной Марина вышла уже совсем другой женщиной, мало похожей на ту, что проливала слезы в кровати. Она была свежа и бодра и не испытывала ни малейшего сомнения в ценности жизни и предстоящих ей дневных забот. Все сомнения она загнала в темную каморку, затерявшуюся где-то в бездонных глубинах ее подсознания, и надежно заперла замок, а ключ спрятала под подушку в своей спальне, куда не собиралась заходить до наступления ночи.
По утрам Марина пила чай в столовой, выходящей огромными, во всю стену, окнами в сад. Сад был осенний и пестрел разноцветьем, напоминая ей танцовщицу фламенко, взметающую широкой юбкой опавшие с деревьев листья. Марина любила это время года. Осень возвращала ее к дням юности, когда она выступала на сцене во всем блеске своей красоты и нарядов. Эти воспоминания не тяготили ее и не печалили. Не будь их, Марина была бы намного несчастнее. Прошлое казалось ей лучше будущего. А в настоящем она была счастлива настолько, насколько это было возможно, учитывая все обстоятельства.
В столовой ее уже ожидала горничная Таня. Это была очень опрятная и настолько же общительная девушка лет семнадцати, чрезвычайно гордая тем, что работает в доме знаменитой Марины Туковой. Отблеск славы хозяйки словно освещал и ее саму, превращая обычную смешливую девчонку в звезду пусть не первой, но далеко и не последней величины в их городе. Многие заискивали перед ней, добиваясь расположения ее хозяйки. Сама Таня была искренне предана ей, считая если не божеством, то идеалом женщины, и стремясь во всем походить на нее, начиная от манеры говорить и заканчивая походкой. Иногда она даже брала «на время» некоторые вещи из гардероба хозяйки, отправляясь на свидание или на прогулку с подружками. Марина это знала и частенько подтрунивала над девушкой, напоминая ей о десяти библейских заповедях, неизменно начиная с «не сотвори себе кумира».
– Мариночка Львовна, – защебетала Таня, едва увидев хозяйку, – а что я вам скажу, вы прямо-таки ахнете! Помните, вчера в саду я нашла дохлую ворону? Вы подумали, что это нашему соседу, Антону Павловичу, удалось, наконец, подстрелить одну. И еще порадовались за него. Так вот, ничуть не бывало! Это она от старости сдохла, а вовсе не потому…
– Сделай такую милость, подари мне полчаса молчания, – произнесла Марина, садясь за стол и наполняя чашку чаем из небольшого серебряного самовара. Чай был зеленый, с жасмином, а чашка большой, как она любила. Первый глоток она