авила густые темно-русые волосы.
Ах, как жаль, что она полицейский. И где таких выращивают?
– Заполните бумаги.
– Видите ли, я не очень хорошо знаю немецкий язык, а вам же нужно без ошибок…
Вру, конечно. Лень просто. И прикольно.
Забирает у меня формуляр.
– Имя.
– Максим.
«А ваше?»
– Род занятий.
– Безработный второй месяц. Бывший начальник охраны танцхауса «Ангар».
– В Кобленце?
– Где же еще?!
– Отвечайте по существу. Хобби?
«Это-то зачем?!» Немецкая бюрократия абсурдна до смешного.
– Хобби имеете?
– Пить и курить!
Хмурится, две размашистые густые линии на ее чистом, лишь чуть великоватом лбу сходятся в одну.
Ставит прочерк.
– Привлекались уже?
– Четыре заявления на меня было. До суда не дошло ни одно.
– Вижу уже. Так, в позапрошлом году сняли с человека золотую цепочку…
– Простите, не снял, а порвал! Дело миром кончилось. К тому же он сам начал.
– Здесь все зафиксировано.
– Да кто бы сомневался!
– Вы в полиции, ведите себя подобающе. Образование?
– Учитель музыки.
– Прекратите паясничать, наконец!
– Тогда социальный педагог.
– Ситуация становится невыносимой!
– Простите, мне за дипломами съездить?
– Вы что, окончили университет?
– Да.
– Почему же тогда работали тюрштеером?[1]
– А что, нельзя?
– Ваши дипломы не были признаны в Германии?
– Это долгая история. Давайте так, я вам все расскажу, а вы мне дадите свой номер телефона.
А что мне, собственно, терять?
Девушка фыркает возмущенно. Я, похоже, не в ее вкусе.
– Вы и так всё обязаны рассказать.
– А мое образование к делу не относится.
– Что ж, перейдем к делу. Что произошло возле дверей клуба «Конкорд» двенадцатого августа?
Заунывно, прикрыв глаза, сочиняю историю: потерпевший был пьяным, вел себя нагло, пришлось успокаивать, нет, не бил, толкал…
Врать полицейским не стыдно. Врешь-то закону, а такому закону, как в Германии, который вяжет тебя по рукам и ногам, не соврать – грех.
Девушка в полицейской форме печатает мои показания на компе.
Ну-ну…
Как она попала сюда?
– Значит, вы утверждаете, что не били его по лицу?
– Послушайте, давайте рассудим трезво. Посмотрите на мою руку. Если б я его ударил… Вы вообще этого мальчишку видели?
– Этого вам не нужно знать. Отвечайте четко и по делу.
– Так я по делу!
Стучат клавиши. В кабинете пахнет теплой бумагой и легкими, цветочными духами девушки. Как ей идет форма! Интересно, у нее наручники есть?..
– Прочтите и подпишите.
– Я свободен?
– Пока – да. Подождите-ка…
Снова открывает и смотрит в мои документы.
– Так ты русский?
– И ты, надо же…
– Никогда бы не сказала с первого взгляда!
– А я б сказал. Немки-полицейские – страшненькие.
– По-немецки ты, правда, не очень.
– А у тебя даже акцента нет, русского. Вот сейчас немецкий акцент есть!
– Так я в восемь лет сюда приехала. С мамой.
– Откуда?
– Из Новосибирска…
Смешно. Просто смешно. И как сразу мил и светел стал полицейский участок с его тяжелыми дверями под дуб и сине-свинцовыми стенами. Штирлицу по таким коридорам ходить.
– Кофе будешь?
– Ха, вот кофе мне в полиции еще не предлагали!
– Да ладно. Я здесь не так давно. А ты в байкерской куртке, значит, в мотобанде?
Это так, вне протокола.
– Да. Как из «Ангара» ушел, стало времени свободного больше, подружился с байкерами, с президентом местного чаптера, отделения мотоклуба. Я ведь его с парнями не пустил однажды в клуб, в таком-то прикиде. Похоже, понравился ребятам. Поездил на их сборища, вот приняли к себе. Видишь нашивку? Это мой ранг в стае.
– Высокий?
– Невысокий. Пока… Слушай, а по протоколу… что мне светит в этот раз?
– Если свидетелей нет, ничего. Следов побоев на потерпевшем не зафиксировано.
– Я уже пятый год на фейс-контроле.
– Знаю, как…
Полицейская прыснула в кулачок. Ах, до чего идет тебе эта форма. Впрочем,