не торопились к бою: только грозили покамест. Оставалось время взяться за ум. Князь Михаил Голицын, назначенный командовать украинским корпусом, уже несколько месяцев сидел в Киеве, потихоньку стягивая войска из срединных губерний. Вести о России будили странное чувство: так иногда у выжившего после ампутации солдата начинает болеть отрезанная рука или нога. А у меня с уходом из службы будто ампутировали часть души. Манкируя неотложными денежными делами и перелагая оные на плечи помощников, я уносился мыслью в причерноморские степи. Проигрывал в уме варианты действий, как шахматную партию. Знакомый азарт горячил кровь. Драться хотелось. Раз уж война далеко – может, поблизости какой противник найдется?
Что меня сильно раздражало – это английские газеты. Насколько лондонские писаки считали нужным уделить внимание державе Петра, настолько они становились во враждебную позицию к ней. Русских рисовали самыми черными красками; симпатии всецело принадлежали туркам. Секрет пристрастности крылся не слишком глубоко: его то и дело выбалтывали простодушные памфлетисты, рассуждая о возможном соперничестве по части доставки в Европу азиатских товаров, ежели царь сумеет утвердиться в Персии.
На мой взгляд, восточные дела оснований для зависти вовсе не давали. Для опасений, что весь персидский шелк пойдет через Астрахань – тем более. Где появляется русский чиновник, там торговля мрет, задавленная поборами и мелочными придирками. Меня спасал от «крапивного семени» генеральский чин – но простым купцам, подобной защиты не имеющим, приходилось кисло. Теперь оказалось, что британское государство тоже не без греха: в парламенте раздавались голоса, требующие вовсе пресечь коммерцию с Россией и даже отобрать у нее балтийские провинции.
Я регулярно посещал Англию по делам (от фламандского побережья до Лондона лишь двести верст водою, при благоприятном ветре – сутки пути). Откуда сей яд истекает, было понятно. Однако, хотя ост-индцы всех подавляли богатством и активитетом, враждебность отнюдь не имела общего характера. Со времен Тюдоров существовала Московская компания, кровно заинтересованная в дружбе с царем. Семейство Кроули, через пятерых замужних сестер связанное с влиятельными аристократическими кругами, тоже не стоило сбрасывать со счетов. Наконец, Адмиралтейство не желало остаться без русской пеньки, леса и парусины. Составить пророссийскую партию нашлось бы из кого. Но некому. Третий год в Лондоне отсутствовал резидент, после того как молодой Михаил Бестужев-Рюмин сделал политическую бестактность и был выставлен вон заносчивыми англичанами, словно нашкодивший мальчишка.
Пришлось его службу брать на себя. Директоры Московской компании – старомодные джентльмены, торгующие коноплей и кожами, – не обладали шустростью ост-индских собратьев, однако необходимость инспирировать газеты не отрицали. Средства готовы были выделить. Джон Кроули тоже не подвел: не только деньгами поучаствовал, но и взял на себя связи с Адмиралтейством.