белозубой улыбкой Воронцова и, взяв со стола бокал с мартини, медленно выговорила:
– Ну что ж, Саша… давай. Откровенно говоря, мне как-то не по себе обращаться к тебе на «вы».
– А, внешность не располагает? – усмехнулся он. – Выгляжу молодо? Да я не такой уже и молодой: двадцать семь лет все-таки.
– На два года младше меня, – грустно сказала я.
Он опустил глаза, скользнув по моим пальцам, и я, перехватив этот взгляд, добавила:
– Нет… не замужем. Обручальное кольцо можешь не искать.
– Странно, – произнес он, глядя не на меня, а на огромное зеркало напротив нас, – такая красивая женщина – и не замужем. Впрочем, это к лучшему.
Я невольно скосила глаза на зеркало, в которое он смотрел: да, в самом деле – красива. И если не присматриваться – еще очень молода. Гораздо моложе своих лет.
Мне всегда говорили, что я особенно хороша в гневе, когда сверкают глаза, пылают щеки, а рот кривится в яростной чувственной гримасе. Но сейчас гневаться не было ни причины, ни смысла, и я просто улыбнулась, сознавая, что Саша прав, что я действительно красивая женщина, что чудо как хороша и при этом – к лучшему – не замужем, и сказала:
– Спасибо.
Кажется, это прозвучало с ощутимой долей иронии, потому что Воронцов склонил голову чуть набок, чем окончательно умилил меня, став похожим на ученика старших классов, глядящего на учительницу, любящую ставить пятерки просто так. За красивые глазки.
В этот самый момент неподалеку от нас расположился вальяжный и весьма внушительных габаритов господин со столь же основательной стильной небритостью a la Роман Аркадьевич Абрамович, в дорогом пиджаке, с неизменным мобильником возле уха, в который он вальяжно выговаривал неторопливые короткие слова, синхронно что-то пережевывая.
К нему не приблизился, а просто-таки подбежал официант и, пританцовывая от усердия, начал совать тому меню. Господин не глядя ткнул в развернутую перед ним библию чревоугодника (то бишь упомянутое меню, толщиной своей мало чем уступающее священной книге – ресторан-то солидный) и продолжил на секунду прерванный разговор.
Воронцов оглянулся на господина и как-то странно посмотрел на меня: в его больших миндалевидных глазах промелькнуло что-то похожее на легкую тревогу.
Несмотря на то что толстяк был увлечен беседой, он заметил мгновенный взгляд Воронцова и на несколько секунд замолчал. На его широком лице, как жирное пятно на белой скатерти, расплылось недоумение.
Потом он поднялся и тяжелыми шагами вышел из зала.
Надо сказать, что в ресторане было два зала – один побольше, второй поменьше, и отделены они были друг от друга массивными колоннами под мрамор и тяжелыми бархатными темно-красными занавесями. Так что из того зала, где сидели мы, не было видно, кто находится во втором зале.
– Это что, твой хороший знакомый? – тихо спросила я и тут же пожалела о своих словах, потому что на лице Александра проступила бледность.
– Хороший… – пробормотал он, комкая салфетку, а потом усилием воли вернул себе спокойствие и добавил: – Я предпочел