в бьющую фонтаном света и энергии, Жизнь! Все вокруг перепутано, не разберешь…
– Возможно смысл и есть в распутывании всех этих бесконечных клубков… А за тот срок, который нам отведен, мы вряд ли что-то поймем в глобальном масштабе. Главное суметь сделать то, что нам дано с максимальной отдачей, создать такое, чего до нас не было! Улучшить все это, что нас окружает, может когда-нибудь все станет идеальным и совершенным…
Вот изгоним фашистов, добьем буржуазию… и все будет просто замечательно! И когда мы…
В отдалении глухо громыхает взрыв… По стенам пробегает дрожь, они слегка покачиваются.
– Опять рвут кровлю, – выдыхает Храмов, – когда у них уже взрывчатка кончится?
– Выйдем наружу, поможем! – смотрит на потолок Бармет, – Сократим… Сметем все эти порождения смертельной ехидны! Поднимем всю тьму с собой, и эти скалы! Утопим всех черных палачей в штормовых волнах этого Горького Камня – Аджи-Мушкая…
Глава 18
Серое марево висит над каменоломнями. Давящее, и беспощадное, словно наблюдающее в холодную оптику смерти. Неумолимое хищное стремление затаилось везде, в поисках случайной жертвы. Небо затянуто серыми тучами… Все напоминает серую немецкую броню и форму «фельдграу» … Полная оккупация. Мира нет! Все краски пожухли, все образы размылись в скорбную пустоту… Пространство исказилось, словно по нему прошлась судорога и стало как потекшая акварель. Накрапывает мелкий моросящий дождь, покрывая все зыбкой вуалью. Все настолько грубо смазано, что становится непонятно, какое это время суток – вечер, утро или полдень? Висящие сумерки околдовывают, сбивают с толку и погружают в подобие сна наяву. Заставляя забывать все… Сливаясь с опаленной степью и выступающими сквозь поникшую траву, зубья скал, в затемненных провалах едва заметно колышутся человеческие очертания.
– Ну и хмарь сегодня, почти как в нашей Катакомбе! – замечает Коля Проценко, – Ни черта не различишь в этом тумане сером. Ночью и то лучше бывает! А тут все размазано как масло по столу! Взгляд скользит как рука по поверхности… Попробуй, пойми, где что!
– Не-е… У нас хуже, темнее, – отзывается Миша Разогреев, ежась от холода, и прижимаясь ближе к вороху вырванной побуревшей травы, – черно вокруг! А тут наверху, хоть и сумрачно, а по глазам бьет сильно после нашего подземелья, все сияет, хоть и солнца нет!
– Так-то оно так! Но этот бледный свет муторный вокруг, тошнотворный мне совсем не нравится! Как слепую пленку натянули на все… Он мертвее чем наш мрак под землей, сбивает настрой и в себя затягивает… Я никак не могу сосредоточиться! Все расползается, как студень, колыхается… Не мир, а недоразумение какое-то, привидение ускользающее! В глазах плывет все. Смешивается в одно мутное покрывало…
– А ты на все не смотри! Выдели что-то одно, маленькое, и его изучай! – советует Разогреев, – я так делаю! И много чего открывается… Я раньше так картинки