– каждый приходилось удерживать силой весь необходимый период времени. Палата ныла, выла, стонала и нечленораздельными звуками всячески протестовала против не столько болезненного состояния, сколько связанных с ним дополнительных истязаний. Димка с такой силой выплевывал таблетки и колотил ногой, закованной в гипс, по железному перилу кровати, словно хотел разбить вдребезги гипс и ненавистное место заключения.
А тут ещё вернулись из санатория несколько старых пациентов детской палаты. Они привезли с собой ветрянку. Всё отделение, включая персонал, дружно переболело ветрянкой, а любимая Павлушкина медсестра Ольга, по этой причине, не отправилась добровольно в Афганистан, в район боевых действий. Малыши переболели этой гадостью, пережив боевую окраску по всему телу в виде «веснушек» из зелёнки. А Павлушка, как большой оригинал, получил высыпания на слизистой горла. Он фонтанировал даже водой, которую ему пытались влить в рот. А когда наступило обезвоживание организма, врачи решили вливать физраствор с глюкозой через вену на голове. Как-то мать сообразила, что этого никак нельзя допустить. И дала согласие только на питание через ногу – вену на ступне. Пришлось ей в реанимационной палате сутки сидеть над сыном, усыпленным гигантской дозой димедрола, намертво вцепившись в обездвиженное тельце. Дабы малыш, дернув ногой, не исколол себя иглой и не пустил себе содержимое капельницы под кожу. Сменяла её на этом посту бабушка, мама отца.
И это прошло. Он научился ловко вертеть ногой в гипсе, вид у него был иногда задумчивый, а чаще, спокойно весёлый. Вот только, пожалуй, по-взрослому сосредоточенный. И никаких претензий ни по какому поводу. Матери нередко приходилось отойти от него помыть полы в палате, во время запоев санитарки, поесть самой в столовой для персонала, да и мало ли занятий у взрослых.
Павлушка поражал всех – своим невозмутимым спокойствием, готовностью к любым процедурам и манипуляциям с его щуплым тельцем. В палату входила медсестра с подносом, на котором лежали в ряд шприцы для всей малышни. Начинался сумасшедший дом – плач, вой, натягивание на голову одеял. Пронзительно причитала трехлетняя казашка Фатима в своей гипсовой люльке под всю спину. А Павлик легко, одним рывком, переворачивался на живот, насколько позволяла привязь. Его кровать была первой слева от входа. Правой рукой старался стянуть штанишки, подставляя относительно мягкое место под укол, и вызывая умиление у сестрички: «Ну, чудо, а не ребенок! А Димка – это же тигр в клетке, а не младенец, – втроем держать надо!». Но в голосе – ни намека на злость.
К детям здесь отношение было особое. И заведующая Кларисса Николаевна, отдавая этим детям не только то, что положено, но и своё личное время, а может, и не только время, внушала всем священный трепет. Чистота в палатах, порядок на этажах – во всем чувствовались её неусыпный контроль и неукоснительные требования. А в столовой ещё и вкусно кормили. Сама она, уходя из отделения только ночевать, питалась наравне с остальным персоналом и больными. Здесь не отказывали в пайке и редким