и радость. Она была свободна. Ей захотелось поскорее на улицу, в прохладный зимний вечер. Огромная луна выглядывала из-за чёрных лысых деревьев и светила над моргом, Милу тянуло туда.
Больные уже укладывались спать, как из соседней палаты донёсся шум, стук и крики. Старушка – божий одуванчик во сне упала с кровати и разбила нос. Молодая медсестра, которая только что пришла на ночное дежурство, перевязала бабушку и заглянула в их палату. Она подошла к прооперированной утром девочке, хотела поменять салфетку. Вдруг в скудном свете из соседней палаты увидела, что вся Мила, её волосы, одежда и больничная кровать утопают в крови. Медсестра зажгла свет и снова все всполошились.
Мила очнулась в своём теле, которое сильно болело; руки одеревенели. Она безуспешно пыталась схватить край одеяла, было очень холодно. Внезапно её вытошнило огромным сгустком крови. Казалось, что это тело ей не принадлежит, она не могла управлять руками и ногами. Только усилием воли и суетливой заботы черноглазой медсестры, она оставалась в сознании, держалась за ниточку, временами ускользая по ней вверх. С Милы сняли окровавленную одежду, положили на каталку и повезли по длинному коридору мимо встревоженных и любопытных пациентов мужского отделения. На стуле молилась бабушка с разбитым носом. В операционной Мила увидела высокого крупного мужчину, он успокаивающе посмотрел ей в глаза и улыбнулся. Слабой рукой с засохшей кровью под ногтями, она вцепилась за пуговицу на его халате и снова закрыла глаза.
– Спасена. – прошептал Ангел.
Позже она узнала, что оперировавший её утром хирург запил и не смог приехать ночью в больницу. Но отважная медсестра – её спасительница – не сдавалась. Она обзванивала всех знакомых врачей и медсестёр, пока не нашла хирурга, дежурившего в военной части. Утром Мила проснулась с белой пуговицей врача в руке; ногти, вдавленные в ладонь, оставили глубокие голубоватые вмятины. Потом мама рассказывала, что этой же ночью ей снился сон, в котором Милу хотела забрать её любимая, умершая в сорокадевятилетнем возрасте бабушка. Маме предложили на выбор – красивое богато украшенное чёрное платье или серенький рваный халатик. Мама выбрала серую одежду.
На самом деле, ничего этого Мила не рассказывала своему прекрасному собеседнику, а привычно рассуждала о том, что не совсем понимает себя и других людей, о связи тела с душой и духом, о том, что жизнь – самая великая тайна и иллюзия. Герман молча слушал её, лишь его светло-карие глаза понимающе блестели мягким туманным светом, длинные тонкие пальцы поглаживали ножку бокала. Картинка её клинической смерти в объёмном, звуковом и чувственном восприятии, возникла слева от неё и проживалась помимо её воли, как на экране.
Зазвонил домашний телефон, Герман растворился в свете свечи, остался лишь его бокал и чистая салфетка. Лилиана, сестра Филиппа из Парижа, интересовалась здоровьем её мужа, жаловалась на пробки, жару, ненормальных голубей, влетающих в окно с разбега и тараканов, перебегающих