боль. Она не спешила сразу же отдаться своей страсти, предпочитая растянуть удовольствие. Глеб смутился немного, будто и впрямь подглядывал за чем-то недозволенным, ведь Ирина не думала в этот момент о том, что он видит и себя, и ее со стороны.
– Идем в комнату, – сказал он и поднял Быстрицкую на руки.
И когда он шагнул из прихожей, его двойник в зеркале понес Ирину прочь – в темную глубину стекла. Мелькнул край светлого халата, из-под которого виднелась незагоревшая нога, отразился легкий взмах женской руки, словно Быстрицкая прощалась, и мужчина с женщиной на руках исчез за рамой зеркала.
Быстрицкая и не заметила перемены в муже. Он показался ей таким же, как прежде, может, немного более ласковым и только. Сам же Сиверов почти не ощутил обычной остроты близости; не принеся разочарования, она не принесла ему и облегчения. Еще стоял день, и на улице было светло, но Быстрицкая, утомленная любовной игрой, уснула, полуприкрытая простыней. Она положила руку Глебу на грудь, будто боялась, что он исчезнет, пока она спит, и она проснется одна на широкой кровати.
Чуть слышно тикали часы, за окном глухо гудел огромный город.
«Странно, – думал Глеб, – тихий звук часов различим в шуме многомиллионного улья столицы. Хотя какой это улей. Гудят и мухи, обсевшие падаль… Вот так, все мне сегодня видится с худшей стороны. Выпадают же денечки!»
Вскоре он уловил и другие звуки. Громко и быстро билось его сердце, размеренно стучало сердце Ирины. На два ее удара приходилось три Глебовых. Их сердца стучали, точно два идеально отлаженных метронома, один на две четверти, другой – на три четвертых. И Сиверов, лежа рядом с Ириной, пытался сделать нелегкий выбор. Он был бы счастлив оставаться рядом с ней всю эту неделю, но одновременно чувствовал, что делать этого не стоит: если они останутся вместе, то не он будет поддерживать Ирину, а та станет отдавать ему жизненную энергию, ощущая пустоту, возникшую в его душе. А этого ему не хотелось.
«Не будь эгоистом, – сам себе сказал Глеб. – Вот когда ты будешь полон сил и энергии, желаний и радости, тогда поделишься ими с ней. Может быть, на восстановление сил тебе потребуется всего лишь один день, может быть, два, а может, и вся неделя. Но ты сам поймешь, когда должен вернуться к ней».
Он осторожно взял за запястье руку Ирины и снял ее со своей груди. Прислушался к сонному дыханию женщины, поверившей на какое-то время, что он надолго останется с ней.
«Прости, родная».
Он наклонился, почти не касаясь губами, поцеловал Ирину в висок. Темная волнистая прядь качнулась от его дыхания.
«Счастье не имеет права быть продолжительным, – нашел для себя спасительную формулировку Глеб, становясь босыми ногами на прохладный пол, – иначе это уже не счастье, а обыденность».
Он умел передвигаться без малейшего шума, уходить и появляться незамеченным. Дверь в спальню закрылась беззвучно. В прихожей Глеб вырвал из блокнота, лежащего рядом с телефоном, страничку и написал: «Извини, дорогая, снова дела. Когда появлюсь – не знаю. Надеюсь, скоро».
Записку