более конкретные и менее приятные ассоциации; он нахмурился, твердо глядя кавказцу прямо в глаза, и тот попятился, хоть это и далось ему с заметным трудом – сзади по-прежнему напирали.
– Извини, дорогой, – с широкой улыбкой сказал кавказец и приложил ладонь к сердцу, – совсем тесно, понимаешь.
Зубы у него были крупные, желтоватые, и белки глаз тоже отдавали желтизной. Кольцов смотрел на него еще пару секунд, с профессиональной сноровкой запоминая внешность и сопоставляя ее с хранившейся в мозгу обширной картотекой числящихся в федеральном розыске бандитов и террористов. Закончив это сканирование и не найдя физиономии кавказца ни в одном из хранящихся в памяти файлов, майор сдержанно кивнул, принимая извинения, и отвернулся.
Поезд с шумом подкатил к платформе, остановился и, шипя сжатым воздухом, распахнул двери. Толпа хлынула оттуда, как вода из открытых шлюзов, грозя смести все на своем пути. Кольцов отступил с дороги, машинально покосившись через плечо назад, чтобы не отдавить кавказцу ноги, но тот уже посторонился с такой быстротой и предупредительностью, что майор внутренне усмехнулся: гордый сын горных круч не то угадал в нем офицера госбезопасности, не то попросту чувствовал себя слегка не в своей тарелке и побаивался конфликта – любого, даже самого мелкого и незначительного. «Ну и правильно», – подумал Кольцов, позволяя толпе внести себя в вагон.
Волей случая его притерли вплотную к скамейке, на которой как раз было свободное место. Сзади напирали, край скамейки давил под колени, мешая стоять, и майор, наплевав на хорошие манеры, уселся, втиснувшись между пожилым очкариком профессорского вида, с неприступным выражением лица читавшим какой-то толстый, изрядно потрепанный журнал, и давешней теткой в дождевике, нагруженной отсыревшей печатной продукцией.
Поезд тронулся и пошел с утробным воем набирать скорость. В вагоне было сыро и душно, как внутри ботинка, поставленного к батарее на просушку. Лица окружающих в слабом электрическом свете казались болезненно-желтыми, осунувшимися и какими-то недовольными, словно все они, кроме Кольцова, минуту назад узнали какую-то новость – не катастрофическую, но довольно неприятную, типа тройного повышения тарифа на проезд в метро или еще чего-нибудь в таком же роде. Поразмыслив над этим, Кольцов пришел к выводу, что и сам наверняка выглядит не лучше. Он попытался разглядеть свое отражение в оконном стекле, но народ перед ним стоял стеной, и майор ничего не увидел.
Газетная толстуха слева от него все никак не могла успокоиться – копошилась, в сотый раз перекладывая внутри сумки свой подмоченный товарец, громко шуршала целлофановым дождевиком, пыхтела и поминутно толкала Кольцова в бок жирным локтем. Эти толчки естественным путем передавались через майора очкарику с журналом; некоторое время тот терпел, а потом медленно опустил журнал, так же медленно, демонстративно повернул голову и принялся сердито блестеть на Кольцова очками. Стекла в