йской куртки.
– Да когда ж оно, в натуре, маза-то… – шепотом возмутился Шрам. – Скорей бы!
– Терпи, мать твою, самого достало!
Эта ночь казалась им бесконечной. Вначале, часов до трех, они таскались по Питеру, почти не заходя в забегаловки, а теперь вот пришли сюда и зависли в этом унылом подъезде, умирая от скуки. Разговор уже давно как-то не клеился, да и похмелье напоминало о себе.
Победить его новой порцией бырла Шраму и старинному его корешу Лычу не давал Иваныч – их новый пахан, не так давно нарисовавшийся на горизонте. Его они сильно уважали и поэтому слушались – как слушались прежде только смотрящего по камере.
Вот и пришлось вместо того, чтобы плавно разогреваться поддачей, мерзнуть тут фиг уже знает сколько.
– Спокуха, братва, без самодеятельности, – одернул их Иваныч. – Тяжело в ученье – легко в бою.
– Так когда, когда пойдем? – заискивающе спросил Лыч, почесывая грязной лапищей свою небритую физиономию.
– Спокуха, без кипиша, – сквозь зубы процедил Иваныч. – Как скажу, так и двинем.
– А почему не сейчас?
– По кочану. Непонятливый, мля.
– Что? – Шрам как раз прикуривал чуть дрожащими пальцами смявшуюся в кармане «астрину» и поэтому не расслышал грозный шепот своего командира.
– Буев сто. Я же вам уже все объяснил, – чуть повысил голос Иваныч. – Этот кент встает в начале пятого. Нам надо, чтобы он уже проснулся, зубы почистил и все такое. Поэтому раньше половины мы в его дверь звонить не будем. А то спугнем ненароком.
– А сколько щас? – спросил Лыч.
– Чего? – не понял Иваныч.
– Ну, сколько там уже натикало?
– Сейчас без десяти четыре, – нарочито бесстрастным голосом отчеканил Иваныч. – Выходим через сорок минут.
– Мать твою, сорок минут…
Лицо Шрама искривилось, выражая этим полную безнадегу. Он зло сплюнул на бетонный пол и тут же растер плевок обутой в порванный кроссовок ногой.
– Мужики, а может, мы пока за бухлом сгоняем? – просительно пробормотал Лыч. Похмелье тоже держало его в крепких материнских объятьях.
– Нет, братва, суетиться не надо, – отрезал Иваныч. – Лучше вот… займитесь чем-нибудь полезным. Скажем, ствол проверьте.
– Да порядок, начальник, порядок, – Лыч вытащил из-за пазухи обрез, медленно повертел эту штуку в руках и передернул затвор. – Вот с головой непорядок совсем.
Иваныч на секунду призадумался. Судя по всему, он думал о своих подельниках, причем что-то не очень хорошее.
– Ладно, кореша, остограмьтесь, – наконец, ласково изрек он.
– Щас, начальник, я быстренько сбегаю. Тут за углом есть ночник, я знаю… Только дай мне бабла, я с выручки все верну.
– Нет, Лыч, бегать никуда не надо, – остановил его грозный командир. – А то еще засечет тебя кто-нибудь. Смотри, фокус! Оп-па!
Невесть откуда в правой руке Иваныча вдруг возникла непочатая поллитровка. Лыч тут же схватил бутылку и жадно сделал первый глоток – прямо из горла.
С этим приличного вида и явно тертым корешем они со Шрамом познакомились совсем недавно – буквально вчера вечером. Или позавчера… и с утра?
Впрочем, какая уж тут разница?
Последние часов двести их жизни сплелись в один липкий комок – совсем как дешевые пельмени в размороженной пачке. Сначала они пили в каком-то грязном пивняке в родном Колпино, потом, помахавшись с двумя залетными барыгами, двинули с братвой на чью-то хату, более похожую на бомжатник. Потом, наутро, насшибали у малых баблоса и, прикупив чернила, бухнули его прямо на лавочке в привокзальном сквере, за что их, совсем уже никаких, забрали в ментовку и хорошенько там отдубасили…
Продолжили в том же духе. Когда Лыч вспомнил про свою работу, прошло уже суток четверо, и, значит, место грузчика на продуктовом рынке было им безвозвратно утеряно. По этому поводу решили выпить.
Кстати, главным поводом для загула стало то, что Шрам откинулся. С Лычом еще со времен «пэтэушного» отрочества они были друганами – что называется, водой не разольешь. И по жизни всегда шли вместе. Вместе вылетели из ПТУ, вместе занялись делами посерьезнее учебы на механизатора, вместе в каталажку попали.
Поэтому Шрам даже немного обиделся, когда его подельнику влепили не пять лет, как ему самому, а всего четыре.
Но вот он вышел на свободу, и их жизненные пути снова объединились. Под аккомпанемент русского шансона друзья решили заняться подходящим дельцем, как только для этого представится возможность.
И она появилась без промедления. Никто из них уже и не вспомнит, как именно нарисовался этот толковый кореш. Может, он подсел к ним за столик в какой-нибудь тошниловке, а может, они попросили у него пять рублей возле овощняка на районе. Кто его знает?
Но кент он был суперсерьезный, это без базара. И занимался явно чем-то более крутым, чем взломы киосков и банальный «гоп-стоп», чем промышляли