все еще притворяясь спящей.
Он рассмеялся.
Ублюдок рассмеялся.
Пощадил ли он меня на какое-то время? Собирался ли он с этого момента навещать меня? Отомстить, если я открою рот? Он был таким непредсказуемым. Я не была уверена, как будет выглядеть моя жизнь утром.
Именно тогда я поняла, что, возможно, я хорошая девочка, но Вон недооценил себя три года назад.
Он вовсе не был мальчиком. Он был божеством.
Вскоре после того, что случилось во время летней сессии в замке Карлайл, я потеряла маму. Женщина, которая так боялась, что я когда-нибудь получу солнечный ожог или поцарапаю колено, заснула, но так и не проснулась. Остановка сердца. Мы нашли ее лежащей в постели, как про́клятую диснеевскую принцессу, с закрытыми глазами, с небольшой улыбкой на лице, все еще розовыми губами и полной планов на утро.
В тот день мы должны были сесть на яхту в Салоники, отправиться в погоню за историческими сокровищами, которые так и не нашли.
Это был второй раз, когда я хотела притвориться, что сплю, в то время как моя жизнь приняла ужасный оборот к худшему – без всякой другой причины, просто потому, что это возможно. Погрузиться с головой в жалость к себе было чертовски заманчиво, но я сдержалась.
У меня было два варианта: сломаться или создать более сильную версию себя.
Я выбрала последний.
К тому времени, как пару лет спустя папа устроился на работу в Тодос-Сантосе, я уже не напоминала ту девушку, что притворялась спящей, когда сталкивалась с кем-то лицом к лицу.
Поппи, моя старшая сестра, присоединилась к отцу в Калифорнии, но я попросила его позволить мне остаться в Карлайле.
Я осталась там, где было мое искусство, и избегала Вона Спенсера, который находился в Школе Всех Святых далеко за океаном. Беспроигрышный вариант, верно?
Но теперь папа настаивал, чтобы я провела свой выпускной год с ним и Поппи в Южной Калифорнии.
Дело в том, что новая Ленни не закрывала глаза на Вона Спенсера.
Я больше не испытывала страха.
Я пережила величайшую потерю и выжила. Меня больше ничто не пугало.
Даже жестокий бог.
Глава 2
Леноре 17, Вону 18
Я родился с ненасытным аппетитом к разрушению.
Это не имело никакого отношения к тому, что случилось со мной.
С историей моей жизни.
С моими родителями.
С этой сраной вселенной.
Я был связан грязными узлами. Сделан из металлических шнуров вместо вен. Пустая черная коробка вместо сердца. Лазер вместо зрачков, чтобы находить слабые места.
Даже когда я в детстве улыбался, у меня болели щеки и глаза. Это казалось неестественным и пугающим. Я рано перестал улыбаться.
И, судя по тому, как начался мой выпускной год в средней школе, улыбка тоже не входила в мои чертовы планы на будущее.
«Сделай десять глубоких, очищающих вдохов», – я практически слышал, как мама умоляет своим спокойным, сладким