Генри занялся приготовлением завтрака, а Билл свернул постель и стал укладывать вещи в сани.
– Послушай, Генри, – спросил он вдруг, – сколько, ты говоришь, у нас было собак?
– Шесть.
– Вот и неверно! – заявил он с торжеством.
– Опять семь? – спросил Генри.
– Нет, пять. Одна пропала.
– Что за дьявол! – сердито крикнул Генри и, бросив стряпню, пошёл пересчитать собак.
– Правильно, Билл, – сказал он. – Фэтти сбежал.
– Улизнул так быстро, что и не заметили. Пойди-ка сыщи его теперь.
– Пропащее дело, – ответил Генри. – Живьём слопали. Он, наверное, не один раз взвизгнул, когда эти дьяволы принялись его рвать.
– Фэтти всегда был глуповат, – сказал Билл.
– У самого глупого пса всё-таки хватит ума не идти на верную смерть.
Он оглядел остальных собак, быстро оценивая в уме достоинства каждой.
– Эти умнее, они такой штуки не выкинут.
– Их от костра и палкой не отгонишь, – согласился Билл. – Я всегда считал, что у Фэтти не всё в порядке.
Таково было надгробное слово, посвящённое собаке, погибшей на Северном пути, – и оно было ничуть не скупее многих других эпитафий[3] погибшим собакам, да, пожалуй, и людям.
Глава вторая
Волчица
Позавтракав и уложив в сани свои скудные пожитки, Билл и Генри покинули приветливый костёр и двинулись в темноту. И тотчас же послышался вой – дикий, заунывный вой; сквозь мрак и холод он долетал до них отовсюду. Путники шли молча. Рассвело в девять часов.
В полдень небо на юге порозовело – в том месте, где выпуклость земного шара встаёт преградой между полуденным солнцем и страной Севера. Но розовый отблеск быстро померк. Серый дневной свет, сменивший его, продержался до трёх часов, потом и он погас, и над пустынным безмолвным краем опустился полог арктической ночи.
Как только наступила темнота, вой, преследовавший путников и справа, и слева, и сзади, послышался ближе; по временам он раздавался так близко, что собаки не выдерживали и начинали метаться в постромках. После одного из таких припадков панического страха, когда Билл и Генри снова привели упряжку в порядок, Билл сказал:
– Хорошо бы они на какую-нибудь дичь напали и оставили нас в покое.
– Да, слушать их малоприятно, – согласился Генри.
И они замолчали до следующего привала.
Генри стоял, нагнувшись над закипающим котелком с бобами, и подкладывал туда колотый лёд, когда за его спиной вдруг послышался звук удара, возглас Билла и пронзительный визг собак. Он выпрямился и успел разглядеть только неясные очертания какого-то зверя, промчавшегося по снегу и скрывшегося в темноте. Потом Генри увидел, что Билл не то с торжествующим, не то с убитым видом стоит среди собак, держа в одной руке палку, а в другой хвост вяленого лосося.
– Половину все-таки утащил! – крикнул он. – Зато я всыпал ему как следует. Слышал визг?
– А кто это? – спросил Генри.
– Не разобрал.