флягу и протянул Игеру:
– Погоняй воду по рту, но не смей глотать.
Чёрное древо вынул деревянную крышку, отхлебнул немного жидкости с резким запахом дыма и неизвестных трав и прополоскал рот, после чего сплюнул субстанцию, перемешавшуюся с кровью, слюнями и остатками кисло-горькой массы.
Первыми на странную жидкость из фляги отреагировали разбитые губы и небольшая ранка во рту от кровососущего камня, которые закипели, словно их прижигали огнём. После во рту стало невероятно горячо. Язык онемел, десны, нёбо и щеки невыносимо зудели, словно их щекотало пламя. Насквозь промокший и измазанный в болотной грязи и травах, Игер стоял с вовсю открытым ртом, над которым от носа к подбородку тянулась полоска засохшей крови, уставившись выпученными покрасневшими глазами на проводника.
– Ничего, часок другой помолчишь, зато заразу точно не подхватишь, —ухмыльнулся Торк, пряча кожаную флягу в карман, – идём, ты почти мертвец, а мертвецы не отдыхают.
Солнце прошло три четверти серого неба, когда они вышли на один из наиболее сухих участков болота, где сохранилось несколько старых деревьев. Окончательно ослабевшие ноги Игера, перестав чувствовать сопротивление болотной жижи, подогнулись, и он опустился коленями на мягкую землю. От него пахло застоялой водой, промокшей кожей и едкой дым-травой, что размокла в мешке проводника, но очередной позыв к тошноте вызвал далеко не этот смрад.
Оно сидело, плотно прижавшись спиною к стволу самого толстого дерева: тело. Уже было не узнать кому оно принадлежало: мужчине или женщине. Оно и к лучшему. Легче воспринимать смерть безликого существа, жалость к которому опирается лишь на то, во что превратилось тело после смерти, а не на то, кем оно было до трагедии. К тому же тело действительно было безликим. От носа кроме маленького куска почерневшей плоти, висящего на лоскуте тонкой кожи, больше ничего не осталось, красно-коричневые слёзы скатывались из пустых глазниц, щёки и губы больше не прикрывали челюсть и рот, где между серыми осколками раздробленных скул и выпавших зубов, в буром месиве запёкшейся крови и гноя скользили белые черви, а язык был с корнем вырван из распухшего горла. Из-под стального шлема свисала копна грязных волос. Сам же шлем спереди был глубоко вогнут в череп хозяина, отчего тот лопнул, словно переспевший гнойник, и то, что раньше именовалось человеческим мозгом, теперь вытекло из черепной коробки и застыло на окаменевшей шее. Сзади шлем плотно врезался в деревянную кору, навсегда придав телу сидячую позу. Сломанные рёбра и органы живота и груди вперемешку выходили наружу, сливаясь с остатками кожаной куртки. Огрызки пальцев рук наполовину согнувшись застыли, будто мертвец всё ещё норовил вцепиться ими в горло убийцы. Левая нога с вырванными кусками мяса вытянулась вперёд, но правая была неестественно согнута в половине голени. Такой ужасный перелом можно получить лишь от невероятно сильного зверя. Однако, поблизости никого не было.
– Не повезло, – медленно прохрипел Торк, когда Игер