и не катастрофа. Если Скай разрешила ему приехать через две недели к ней на день рождения, значит, надеется, что эти любовные глупости скоро из него выветрятся. А между днём рождения Скай и Беттиным – ещё целых восемь дней. Достаточно времени, чтобы с помощью Джеффри подготовиться к Большому Концерту.
– Просто придётся подольше подождать, – сказала она. – Я подожду.
А пока ждёт, она как раз успеет получше познакомиться с только что открывшимся в ней, благодаря миссис Грюнфельд, голосом. В конце концов, Musica anima mea est – это ведь и её девиз, девиз Бетти Пендервик.
Она встала, уверенно выпрямилась, занавешенная от всего мира длинными ивовыми прутьями. Что ей сказала вчера миссис Грюнфельд? Откройся для музыки. Ну что ж. Глубокий вдох. Ещё один.
И она запела.
Глава шестая
ПИР
Спустя семь, девять, а может, десять песен – Бетти сбилась со счёта – она возвращалась по тропинке домой, счастливая и ошеломлённая. Это счастье пришло к ней на третьей песне, «А вот и солнце»[32], когда Бетти удалось всего на миг услышать себя будто со стороны – будто её голос принадлежит не ей, а кому-то другому. Этот голос струился меж ивовых прутьев, взмывал над ручьём и был так хорош и звенящ, что красный кардинал вернулся в изумлении: что это? Неужто человеческий детёныш способен петь так же прекрасно, как птица?
Не то чтобы Бетти совсем не верила словам миссис Грюнфельд про её голос. Ну пусть даже «орхидея на ромашковой лужайке» – немножко преувеличение, всё равно поёт-то Бетти неплохо, она и раньше это знала. Но оказалось всё не так. Оказалось, что миссис Грюнфельд ничего не преувеличивала. Тот голос, что Бетти слышала в лесу, – он и был орхидея. И великий дар, о котором теперь придётся заботиться. И никогда не учиться белтингу.
Какая же она везучая!
На краю леса Бетти сошла с тропы и забралась на ствол поваленного дерева: прежде чем возвращаться на улицу Гардем, в реальный мир, ей захотелось немного посидеть и подумать – определиться с кое-какими практическими вопросами. Миссис Грюнфельд говорила, например, об уроках вокала – да, Бетти хочет брать уроки вокала. Теперь она поняла это окончательно. И она хочет брать эти уроки у учительницы, которая пробудила это волшебство. То есть у миссис Грюнфельд.
Но уроки стоят денег. Конечно, можно попросить деньги у родителей – рассказать о миссис Грюнфельд, потом спеть им, а родители сами придумают, как за эти уроки платить. Только тогда придётся отказаться от сюрприза, от Большого Концерта к Одиннадцатилетию, – но вот этого Бетти совсем не хотелось, теперь тем более. Да и гордость мешала ей просить у родителей больше денег на себя: им ведь приходится сейчас и думать о новой машине, и платить за университет, не говоря уже о непомерных – immoderatae – расходах на еду. У Бетти даже мелькнула мысль отказаться от уроков фортепиано, поменять одно на другое. Нет, она не может на это пойти. Голос голосом, но фортепиано – это слишком важно.
Она должна заработать деньги на уроки вокала самостоятельно.