не живет, однако иных причин для подобной скрытности я не вижу. Что еще прикажете мне думать?
Я смотрю на Иззи, сидящую напротив. Ей нравится встречаться с отцом. Могу поручиться, она думает о нем и о том, что он для нее приготовил.
Она поднимает на меня глаза и спрашивает с полным ртом:
– А что ты будешь завтра делать?
– О, у меня дел невпроворот, – говорю я, подразумевая: Я буду сама энергичность, не стану слоняться по дому, чувствуя себя покинутой и вялой, думая о том, что следует помыть в туалете, но я этого делать не буду, и что нужно разобрать ящик с банными игрушками, потому что на них уже появилась гадкая слизь, но и этого я тоже делать не стану.
– Папа сказал, что купит мне новые кроссовки, – радостно говорит она, вскакивая со стула.
Иззи с Энди ушли, и я остаюсь одна. Ни планов, ни обязательств, и впереди – целый день. Надо распорядиться им с умом.
Можно почистить вытяжку и пропылесосить под кроватями. Можно начать заниматься бегом и попытаться сбросить климактерический живот, который выглядит так, точно у меня на поясе привязана подушка. Или увидеться с Джулз и договориться насчет тренингов по личностному росту (она интересуется, когда я хочу начать, но я все время откладываю). Есть уйма дел, которыми может заняться брошенка средних лет, чтобы наладить свою жизнь. Вместо этого я гроблю день на то, чтобы пялиться на фотографии Вездесущей Докторши Ланг – их, как назло, в интернете пруд пруди, – и плачу.
– Дорогуша, тебе нужно другое хобби, – по-доброму увещевает Пенни, появляясь со спасительной миссией.
– Вязать крючком, что ли? – блею я.
– Вязать полезно для здоровья.
– У меня слишком толстые пальцы, – рычу я.
Пенни обнимает меня, становясь серьезной. Сегодня она выглядит особенно по-летнему, в цельнокроеном платье в «шахматную» розово-желтую клетку, как торт «Баттерберг», и с объемными бусами из разноцветных камешков.
– Я просто считаю, что тебе хватит смотреть эти фотки, – твердо говорит она. – От них один вред.
– Да я чуточку, – вру я. – Смотри, если задать поиск, то вываливает целая тонна…
Пенни наклоняется и хмуро смотрит в монитор, где Эстелл Ланг с безупречным макияжем стоит на трибуне и с авторитетным видом произносит программный доклад на очередном долбаном симпозиуме. Вот снова она, на официальном портрете – в белоснежной блузке и синем жакете с красным шарфом (вероятно, шелковым?), изящно повязанном на тонкой шее. Классический элегантный образ, до которого мне всегда было как до Луны.
– Почему ты так с собой обращаешься? – спрашивает Пенни.
Я пожимаю плечами:
– Может, у меня тяга к членовредительству?
Она задумывается.
– Типа упасть совсем низко, в бездну печали?
– Да, типа этого, – мрачно говорю я.
– А потом, – радуется Пенни, – когда достигнешь скалистого дна, начнешь создавать себя заново?
Я вымучиваю улыбку признательности за то, что она