но почему-то не радовались. Вдруг поднялся крик. У Толика над ухом сказали: «Так им и надо!» – и он проснулся уже окончательно.
Мать жарила блины. Стоял обалденный запах, вкусно шкворчало масло. Толик приподнялся. За ночь он ухитрился расчистить себе место на печке, раскидав коробки с банками по углам лежанки и растянувшись во всю длину. Ещё и старой телогрейкой сверху прикрылся. Толик почесал в затылке – он, на удивление, выспался.
Стопка блинов на столе звала к себе.
– Слезай, – сухо сказала мать, заметив движение за занавеской.
Толик с наслаждением потянулся – после вчерашнего двойного купания сначала в озере, а потом под дождём хотелось немного размяться.
– Слезай, говорю, – с раздражением повторила мать.
Толик слез. Кеды были ещё мокрые, и он босиком прошлёпал по деревянному полу. За окном серело.
– Садись.
Мать выставила ближе к его краю стола чашку, плеснула кипятка.
Толик посмотрел, как крутятся в водовороте воздушные пузырики.
– Я не виноват, – начал он, но мать перебила его:
– Завтракай.
Это было очень щедрое предложение. Мать обычно спала дольше Толика, завтрак не готовила. Блины – это по-царски. Но странно. Поэтому надо было действовать на опережение.
– Они сами, – начал Толик, поднося чашку ко рту, но мать его опять перебила:
– Значит, так, – она села на угол и положила перед собой руки. На светлой скатерти они показались вдруг большими и тёмными. – Про вчерашнее я слышать не хочу. Это всё показалось. Перед грозой бывает. Девчонка просто заболела – такое тоже бывает. Перекупалась на сиверке и простыла. Ты к ним больше не ходишь.
Толик подавился чаем.
– Так баба Света сама попросила с ними дружить, – напомнил он. – Когда я с фартуком…
– А теперь я тебя прошу этого не делать, – жёстко оборвала его мать.
Посмотрела тяжело. Прям припечатала просьбу к Толикову лбу. Или машинкой вышила. Острой стальной иглой.
Толик оторопел и на всякий случай отставил чашку подальше. Не то чтобы он с матерью никогда по-родственному не разговаривал. Она его постоянно просила то сбегать за тканью в магазин, то по заказчицам разнести готовое, то позвать кого на примерку, а потом пойти погулять часика на два. Но её просьбы никогда не касались лично его. Даже про школу не спрашивала. Ушёл – и ушёл. Пришёл – в магазине кое-что надо.
– Ты меня услышал? – настаивала мать.
– А если я их на улице встречу? – вильнул в сторону от прямого ответа Толик.
– Пройдёшь мимо, словно не знаешь. Но ты их не встретишь.
– Они уезжают? – В душе Толика всколыхнулась радость.
– Им будет сейчас не до прогулок.
«Не уезжают», – мысленно загрустил он.
– Так у нас съёмка сегодня, – вспомнил Толик. – Они могут прийти.
– И не до съёмок. Ты меня услышал, спрашиваю?
Толик кивнул. Он услышал. Он очень хорошо услышал. Но ничего не понял. Мать придвинула