подумал Дейвис) и, по всей видимости, не зная, что делать, собирался звонить начальству, а то и родной мамочке («Дико извиняюсь, у нас очень трудный случай, никак не могу разобраться. Короче, тут одной дамочке распороли брюхо, как думаете, что стало причиной ее смерти?»), Дейвис сперва сфотографировал отпечатки ботинок, а затем, выбравшись на пожарную лестницу, посыпал дактилоскопическим порошком край окна, за который преступник мог ухватиться, пытаясь его открыть, а потом, на всякий случай, то же самое проделал с несколькими ступеньками лестницы.
Так вот, если помощник судмедэксперта когда-нибудь закончит возиться с этим сраным трупом, а на рукоятке ножа обнаружатся отпечатки пальцев, полдела для ребят из восемьдесят седьмого участка уже будет сделано. А все благодаря кому? Конечно же, Маршалу Дейвису.
Дейвис был очень доволен собой.
А вот на душе у детектива Берта Клинга скребли кошки.
Берт не оставлял попыток убедить себя в том, что паршивое настроение никак не связано с тем, что три недели назад Синди Форрест решила расторгнуть с ним помолвку. Начнем с того, что никакой помолвки толком не было – так чего плакать о том, что никогда не существовало? Кроме того, Синди четко, подробно, без всяких двусмысленностей все ему объяснила. Да, она будет всегда с нежностью о нем вспоминать. Да, они провели вместе немало чудесных дней, месяцев (и даже лет!), притворяясь, что любят друг друга. Но она познакомилась с очень привлекательным молодым человеком – психиатром из больницы «Буэнависта», в которой проходила практику. И понимает, что, во-первых, у них с этим психиатром много общего, а во-вторых, он готов на ней жениться, тогда как Берт, похоже, готов связать себя узами брака с револьвером калибра девять миллиметров, исцарапанным рабочим столом и КПЗ. Именно поэтому Синди решила резко порвать с ним, сочтя, что это будет менее болезненным, чем долгое, мучительное расставание.
Все это произошло три недели назад, и с тех пор он Синди не видел – даже не звонил ей. Боль от расставания можно было сравнить лишь с болью от бурсита в правом плече – и это несмотря на то что Берт таскал на запястье медный браслет. Браслет ему дал Мейер Мейер, который точно не верил в дурацкие приметы и нелепые предрассудки. Браслет должен был подействовать через десять дней («Ну, может, недели через две», – решив подстраховаться, пообещал Мейер). Клинг таскал браслет уже одиннадцать дней. Боль как была, так и осталась, но на запястье под браслетом образовался зеленоватый след. Надежда умирает последней. Где-то на задворках родовой памяти звероподобный обезьяночеловек скалил у костра зубы и, рыча, обращался к неведомым силам с молитвой о ниспослании удачи на охоте. Там же, на задворках памяти, правда, куда более явственно, хранился образ нагой Синди Форрест в его объятиях. Воображение Берта рисовало, как она позвонит ему, скажет, что совершила чудовищную ошибку и решила бросить своего психиатра. Конечно же, Клинг не был мямлей, но при этом считал, что будет вполне