на охоту большого зверя сквозила в плотно сжатых полных губах, она готова была всеми силами отстаивать свои права и профессиональную честь.
– Ну, вот другое дело. Слезами ничего не поправишь. А на Триша ты не сердись. Он тоже сорвался на тебя не просто так. Он ведь не сам себе велосипед. Думаю, ему сверху приказали Крота не трогать. И ты с твоей осведомлённостью не можешь не понимать, кто отдаёт подобные приказы. А если такой приказ не выполнить, не только Триш, а и вся наша газетёшка накроется медным тазом. Надеюсь, с этим ты согласна? Власть властью, но на любую власть, особенно на четвёртую (тут Сокольский грустно усмехнулся), всегда найдутся любители накинуть удила. Придёт время, наш Ильич ещё к твоей ручке с извинениями приползёт. Думаешь, ему не хотелось скоренько запихнуть в номер такой жареный материал? А выше головы – или главы!– не прыгнуть. В этом городе – никому.
– Ты думаешь, чинуши мэрии перестраховываются? – тихо и зло спросила Лебедева.
– Если бы только чинуши, было бы полдела. Но тебе ли Лорик, не знать, кто такой Валерий Кротов, и за какие ниточки он дёргает. Я, честно сказать, очень удивился, когда Триш всё же дал команду ставить твой материал. Предполагал ведь, что добром это не кончится. Так и вышло. Тебя только жаль – попала бедная баба в чужие разборки. Ладно, давай малость подлечим нервишки.
Сокольский плеснул Ларисе и себе, достал откуда-то коробку конфет, включил чайник и отключил телефоны, оставив рабочим только тот, что соединял с Тришем. Лариса, уже окончательно взяв себя в руки, постепенно отходила от пережитого стресса. Они почти до обеда чаёвничали с Романычем, обмениваясь производственными и всякими другими новостями. Лебедева наконец-то посвятила его в суть встречи с Васильевым и в содержание некоторых материалов ОБЭПа. Требовалось немало времени, чтобы свыкнуться с тем, что её большая, важная и глубокая работа не увидит свет…
На следующее утро прорезался телефон Алексея Вершкова. Лариса была рада поводу улизнуть для сбора материала. Два последних дня после разгона Триша она старалась как можно меньше бывать в редакции. Ей казалось, что все коллеги с ухмылкой глядят ей вслед. Так и надо этой выскочке! Возомнила, что начальство будет в каждый номер совать её жареные штучки! Остальные если раз в квартал нароют что-нибудь «эддакое», так и на том спасибо. А Лариска полоса за полосой знай печёт остренькое. Весь город о ней говорит, гонорары больше всех. И с прокуратурой-то она вась-вась, и с милицией, теперь вот и с ОБЭПом. Нет, голубушка, походи и ты у начальства в опале, посиди-ка на голом окладе!
Правда, как и прочил Сокольский, на следующий день главный опять вызвал её к себе. Пробурчал какие-то глупости про «сорвался, сам не знаю почему» и «какая-то муха укусила». Как обычно, велел брать информационной руды побольше, да кидать подальше. Кроме дела Кротова, разумеется. На этом извинения и закончились. Что поделать – сухарь Триш, сухарь и есть. А другого главного взять негде.
По дороге на встречу к Вершкову она снова думала о статусе четвёртой