она не решится. Первый порыв требовал истеричности, искоренённой самоконтролем и внутренней культурой. Второму порыву перекрыли дорогу обида и гордость.
Натянутая на её лицо маска – отголосок пустоты и нераскрывшейся женской души – говорила о том, что единственное спасение – это не гнаться за пониманием дочери, а, пока не поздно, погнаться за собой, спрятанной в глубине тёмной пустоты глазниц. Но как начать поиск? Стоя в домашнем кабинете, она обратила взор на книги, которые напомнили ей о когда-то любимой литературе, сочинениях, рассказах и дневниках, которые школьница Зуля страстно писала.
* * *
Зуля смотрела в окно на белые цветочки на ветках вишнёвого дерева. Такая же вишня, наверное, расцветала весной перед домом из глиняного кирпича, выкрашенным в белый цвет, в котором около полутора веков назад жил Ибрагимбек, невысокий крепкий местный богатей, один из самых уважаемых людей в махалле. Мысли Зули затерялись в красоте вишнёвого дерева, и она совсем забыла о себе, погружаясь, как в воду, в краски и свежесть весны. Пальцы же зажили отдельной жизнью и застрочили по клавишам.
«Стоя на крыше дома, осматривая улочки махалли, вдыхая восхитительный весенний аромат сирени, роз и свежей зелени и наслаждаясь цветами вишни и айвы, Ибрагимбек прошептал: «Слава Аллаху». В своих мыслях он благодарил Аллаха за всё: за то, что тот дал ему жизнь, за блага, приносившие радость его семье и позволявшие Ибрагимбеку помогать людям, что доставляло ему радость, за способность слышать запахи весны и видеть её краски, за воинственные выкрики петухов, умиротворявших душу Ибрагимбека, и за то, что родился он именно на этой благодатной земле, где правит мудрость и солнце, терпение и песок, где как нигде ценится вода, а потому и жизнь, где не страшатся скоротечности человеческой жизни, потому что в могуществе гор и тишине пустынь видят и слышат бесконечность предназначенного им пути и необъятную любовь Творца к красоте.
Ибрагимбеку было как никогда спокойно от мысли, что раз мир так красив – а за красотой стоит любовь Творца, – то должно быть за всем, что есть в мире, в конечном счёте стоит любовь Всевышнего. Раз так, то на этот мир можно положиться. Морщинистое лицо Ибрагимбека расплылось в улыбке, и он несколько раз пригладил чёрную с пробивающейся проседью длинноватую бородку, сужавшуюся в волнистый треугольник под острым подбородком. Ибрагимбек продолжил то, зачем поднялся на крышу. Он вновь взялся за лопату, зачерпнул влажные золотые монеты из глиняного кувшина и, потрясывая лопатой, осторожно рассыпал монеты по крыше.
– Ас-саляму алейк! – услышал Ибрагимбек приветствие.
Посмотрев вниз, он увидел Хикмата, соседа по махалле, живущего неподалёку. Как обычно, Хикмат был в чёрной тюбетейке с простым белым узором и длинной туникообразной рубахе.
– Ва-алейк с-салям, Хикматжон! – ответил Ибрагимбек,