Живот забурчал, напоминая о необходимости питаться, но мне оставалось лишь надеяться на всё те же ягоды – охотиться с палкой на мелкую живность меня не научили. Вот к чему приводит постоянная компания оборотней. До моего излюбленного места с вкуснейшими ягодами я не помню как дошла. Зато потом словила себя на пихании в рот не только малины, но и соседних листьев – голод может быть и не таким. Нужно было срочно искать еду.
Ослабленная бессонной ночью и трудным днём до этого, голодом и жаждой, я села на поваленное дерево и зарыдала. Без надрыва и истерики… Так, насколько хватило сил. Я всегда думала, что мой ум поможет мне в любой ситуации, но нет… Сейчас я, как никогда, убедилась в обратном. С небывалой жестокостью хранитель открыл мне глаза, показывая всю никчёмность моего человеческого тела.
Мне уже не хотелось идти вокруг горы. Режущий от голода живот отключал разум и вел прямо в поселение. Туда, где с огромной вероятностью была еда. Я не сильно задумывалась, что ее мне тоже просто так не дадут, а денег у меня не было, как и чего-нибудь из того, что можно было бы на еду обменять. Мне не удастся скрыться: красные волосы уже на входе в поселение привлекут слишком много внимания. Внутренняя борьба была недолгой. Голод победил над разумом, и я двинулась, еле передвигая ногами, в сторону своей возможной гибели.
Специально сделала круг к источнику, вода немного притупила чувство голода, что и придало сил на дальнейший путь. Шла, не разбирая дороги, просто выбрала направление и следовала ему, ориентируясь лишь на мох, растущий на деревьях. Голова начала нещадно болеть, руки все чаще хватались за свисающие ветви, платье цеплялось за выступающие корни, разрывая подол на лоскуты. Лучи солнца ослепили, и я присмотрелась… Каменная статуя хранителя и резервуар. Надо же, дошла и не заблудилась. От осознания этого открылось второе дыхание. На его парах я и двинулась к статуе на всей своей скорости, что и привело к плачевным последствиям. Оторвался кусок подола, в котором и запутались мои ноги. Я летела недолго, но удар об каменный постамент статуи, стал последним моим воспоминанием.
– Эй, мужик, а чего это ты там везёшь? – донеслось до моего туманного сознания.
– Милок, так это ж дочурка моя, – подключился к разговору скрипучий старческий голос, – на услужении у нашего арха была. Прихворела, аль не видишь?
– Это что ж, это он ее так приложил? – участливо спросил первый голос.
– Не дозволено нам, милок, о таком говор разводить, – укорил старик, – мы – народ маленький. Изволят сожрать – сожрут. Благо живая домой воротилась. А то, что битая, так поправиться.
– Ты ей поэтому голову закрутил? – не сдавался первый, – Неужто рана такая большая?
– Там не только рана страшнючая, но и космы опалённые, – скорбно выдохнул старец.
– Да, – протянул мужик, – жалко девку. Да ты проезжай, не задерживай людей в воротах.
Повозка двинулась, и под ее мерное колыхание сознание вновь ушло на подкорки. В следующий раз я даже смогла открыть глаза. Полежала, посмотрела