немного переусердствовала в своем праведном гневе. Штабс-ротмистр не кавалерами сестры Наденьки интересуется, а возможными убийцами.
– Вы меня тоже простите, Георгий Аристархович, – сказала Вера. – Погорячилась, бывает со мной такое. А Мирского отравил кто-то из поэтов. Из зависти, как Сальери Моцарта…
«Хотя чему там было завидовать? – подумала Вера. – Моцарт – тот гениальную музыку писал, а Мирской… Ой, нехорошо так думать о покойнике. Если мне его стихи не нравились, то это не означает, что они были плохими. Многие же восхищались ими, и, кажется, искренне восхищались…»
– Да, из зависти! – уже увереннее повторила Вера. – Зачем же еще убивать поэта, как не из зависти? Жаль, что я почти не знаю в лицо современных поэтов, только нескольких, самых известных… Если бы знать, кто из них вчера был у Цалле, то… Но ведь можно же спросить ее или этого… фон Римшу! Они должны знать всех гостей…
– Маловероятно, Вера Васильевна. – Немысский решительно качнул головой, словно отбрасывая в сторону Верино предположение. – Никогда не доводилось слышать, чтобы один поэт убивал другого из зависти. Не та публика, не тот масштаб. Сплетню грязную могут пустить за спиной, это случается. Могут и донос в Охранное отделение написать, такое тоже бывало. Могут свежерасклеенные афиши посрывать или замазать-заклеить… Но чтобы отравить? Нет!
– Вы не понимаете творческих людей, Георгий Аристархович! – попыталась убедить штабс-ротмистра Вера, считая, что уж она, мечтающая стать актрисой, понимает эту публику очень хорошо. – Вот у вас есть мечта? Заветная?
– Есть, – чуть помедлив, признал Немысский. – Как же без мечты?
– И у всех есть, – кивнула Вера, радуясь, что ее, кажется, начали понимать. – А теперь представьте, что вы сделаете с тем, кто вашу мечту растопчет или хотя бы попытается это сделать? Надругается над ней, опошлит, испортит… Разве вам не захочется его отравить?
– Не знаю, – неуверенно сказал штабс-ротмистр, пожимая плечами, но по тому, как сверкнули его глаза, стало понятно, что захочется, непременно захочется.
– Каждый поэт мечтает о славе, – воодушевленно продолжала Вера. – Поклонники, аплодисменты – это же так замечательно! И вдруг кто-то перебегает дорогу… Нет, не перебегает, а обгоняет. И вырывается далеко-далеко вперед, не догнать. А душа болит! Сердце щемит! Ночами сон нейдет… И постепенно человеком начинает владеть ненависть! С каждым днем все больше и больше! И вот, наконец, он решается на роковой поступок! Добавляет яд в бокал, протягивает его.
Вера увлеклась настолько, что не заметила, как вскочила и начала заламывать руки.
– Вам бы, Вера Васильевна, романы писать, – улыбнулся штабс-капитан и будто холодной водой из ведра окатил. – Так славно рассказываете, заслушаться можно.
Вера спохватилась, покраснела, села и выжидательно уставилась на собеседника – иронизировать все мы умеем, вы давайте-ка сами, господин штабс-ротмистр, скажите что-то дельное. А то только вопросы задавать умеете.