выпивка найдена. Громкие глотки последовали за ним.
Игнатьев прошёл за стеллаж. Опять бульканье.
– Илья погиб. Сгорел вместе с дирижаблем.
Тишина.
– Чёрт… Я ведь… Ну, Илюха… Наверное, опять уснул в гондоле.
Игнатьев кивнул.
– Надо похоронить!
– Его увезла полиция.
– У тебя кровь.
– Мохов. Я в ночлежке хотел заночевать. Если бы не эта девчонка, думаю, закопали бы живьём.
– То-то лицо мне её сейчас показалось знакомым!
– Я так и понял. Убью.
– Угу…
Саша сидела, не шелохнувшись, на чурбаке. Послышался топот беззвучный, один напирающий, другой быстро отступающий, словно за грудки взяли и к стенке припёрли. В стеллаж с той стороны тяжело буцкнулись. Стеллаж содрогнулся, качнулся, но устоял.
Она тихо встала и поднялась по лестнице к люку. Засов лязгнул.
– Куда ты пойдёшь?! – требовательно спросил Игнатьев за спиной.
Он и с невинным взором, словно ангелок, Глеб, выйдя из-за стеллажа, смотрели на неё. Шутов уже жевал что-то, Игнатьев, бледный и болезненный в неровном свете огарка у него в руках, в кружке, повторил:
– Куда ты?
Она перевела взгляд с одного на другого и молчала. Потом пожала плечами:
– Зачем я вам здесь?
Глеб шумно выдохнул, взъерошив волосы пятернёй:
– Начинается. Нет, ребята, я пас. А ты вообще подумала бы, куда пойдёшь. Мамаша у тебя проститутка, ты ночь дома не ночевала. Да тебе теперь проходу не даст Мохов! И это… – он вдруг изменил своей решительности, – я мог погорячиться ночью. Не держи зла, если что.
Она молчала. Шутов отошёл за стеллаж и загремел там кастрюлькой, в которой Саша ночью варила картошку с мясом.
– Значит, так и запишем, остаёшься, – проговорил Игнатьев, расценив по-своему её молчание, – оставим решение этого вопроса до лучших времён. У нас теперь будет много работы, друзья. Чем это ты там гремишь?!
– Я не могу слушать, когда ты так выражаешься, – пробубнил тот с набитым ртом, – запи-и-шем, друзья-я-я! Скажи по-человечески, что надо сделать!
– Оставь мне мяса, гад! – Игнатьев скрылся за стеллажом в закутке, который Саша про себя уже стала называть кухней.
«А громила прав, домой возвращаться нельзя». Сейчас парень был не так противен ей, как ночью.
Саша обвела глазами подвал. Откуда сочился свет? То пропадал, то опять становилось светло. И сильно дуло. Откуда-то с потолка. А-а… Прореха открывалась и закрывалась под порывами ветра над вторым люком. Прямоугольник, достаточно широкий, тянулся метров на десять в длину, концы его терялись в темноте подвала.
Открыв второй люк, под которым стояла, Саша зажмурилась от снега, полетевшего в лицо. Метель бушевала вовсю. Солнечный свет едва попадал на землю сквозь тучи, грязной разбухшей ватой устилавшие небо. Сильный ветер мёл тучи снежной крошки в сторону города.
– Совсем спятил из-за этой, – ворчал Глеб, вылавливая пальцами остатки картошки.
– Заткнись. – Игнатьев сидел на табурете возле стола за стеллажом. –